документы, которые могли бы ее скомпрометировать, а во время объяснения с императрицей ей удалось полностью оправдаться, и Елизавета лишь еще раз с сожалением констатировала, что Екатерина гораздо умнее своего мужа.
Но опасность могла прийти и с другой стороны. Елизавета тоже была недовольна поведением племянника, часто, как утверждает в своих «Записках» Екатерина, плакала от его выходок и подумывала о том, чтобы лишить Петра престола в пользу сына Павла. Нерешительная императрица вряд ли перешла бы от намерений к действиям, а вот кто-нибудь из придворных вполне мог задумать переворот, чтобы править затем от имени мальчика- императора. Случись подобное, и Петр с Екатериной могли быть в лучшем случае высланы из страны за границу, а то и попросту сосланы куда-нибудь в Сибирь, заключены в крепость или убиты. История Брауншвейгской фамилии, томившейся в это время в далеких Холмогорах, была у всех в памяти. Подобное будущее Екатерину, конечно, совсем не привлекало, и на этот случай она разработала детальный план, описание которого сохранилось в ее переписке с английским послом Чарльзом Уильямсом. Из этого описания мы узнаем, что уже с конца 1750-х гг. будущая императрица вербовала себе сторонников среди гвардейских офицеров. При первом известии «о начале предсмертных припадков» Елизаветы она собиралась сперва обеспечить надежную охрану сына, а затем велеть пяти верным офицерам привести во дворец каждому по пятьдесят солдат. Она намеревалась сама принять присягу командира дворцового караула и готова была отдать приказание арестовать всесильных елизаветинских министров Шуваловых, едва заметив хоть какое-то проявление враждебности с их стороны.
Из писем к Уильямсу видно, что писала их уже совсем не та юная, наивная и восторженная девушка, которая приехала в Россию в 1744 г. И от былого пиетета перед императрицей не осталось и следа. В переписке с иностранным дипломатом Екатерина откровенно высмеивала Елизавету, сообщала послу подробности событий при дворе, снабжая свои описания едкими и даже циничными замечаниями и эпитетами. Картина становится и вовсе неприглядной, если принять во внимание, что полномочный представитель Туманного Альбиона при петербургском дворе не только получал от великой княгини информацию, но и ссужал ее деньгами. Можно было бы подумать, что Екатерина фактически шпионила в пользу Англии, если бы подобное поведение не было для XVIII столетия делом достаточно заурядным. Да и деньги она брала в долг и впоследствии, уже взойдя на российский престол, аккуратно выплатила их преемнику Уильямса.
Гораздо важнее, что в переписке с английским послом перед нами предстает уже зрелый политик с твердой волей и вполне определенными намерениями, готовый во что бы то ни стало добиться своего. Придворная жизнь, необходимость постоянно быть настороже, отстаивать свои права и интересы в жесткой борьбе с бескомпромиссными противниками закалили характер Екатерины, да и ведь – шутка сказать! – на эту борьбу ушло восемнадцать лет ее жизни. И вот наступило 25 декабря 1761 г., когда Елизавета Петровна умерла, а императором стал Петр III, откровенно демонстрировавший свое равнодушие к жене и сыну, появлявшийся всюду в обществе Е.Р. Воронцовой и громогласно объявлявший о своем намерении на ней жениться.
На сей раз угроза благополучию Екатерины была как никогда серьезна. Между тем уже несколько лет, как был сослан Бестужев, выслан из Петербурга Понятовский, и лишь относительно недавно фаворитом великой княгини стал красавец и знаменитый покоритель женских сердец Григорий Орлов – бретер, силач, герой Семилетней войны, готовый драться за полюбившую его принцессу как лев. А в том, что драться придется, сомнений не было, ведь к тому же в момент смерти Елизаветы Екатерина была беременна, и теперь все, кто был в курсе обстоятельств семейной жизни великокняжеской четы (впрочем, таких было немного), знали, что под сердцем она носит ребенка Орлова[4].
События, происшедшие в Петербурге 28 июня 1762 г., оставили значительный след в мемуарной литературе. Хотя некоторые историки и называют послепетровское время «эпохой дворцовых переворотов», это вовсе не значит, что к переворотам привыкли, а для самих их участников они были таким уж легким и обыденным делом. В действительности каждый переворот был событием из ряда вон выходящим (не случайно их называли «революциями»), и едва ли не всякий его свидетель стремился оставить о нем память потомству. К тому же в перевороте 1762 г. было немало необычного, ведь в результате на российском престоле оказалась женщина, не имевшая ровным счетом никаких прав на трон, да к тому же немка, в чьих жилах не было ни капли романовской крови. Казалось бы, страна должна была восстать против той, которая так бессовестно узурпировала власть, но случилось наоборот: она благополучно процарствовала 34 года и осталась в истории Екатериной Великой. Симпатии общества были на ее стороне, а по своим личным качествам она, как выяснилось, идеально подходила для роли правительницы великой страны.
Хотя события 28 июня 1762 г., как уже упоминалось, описаны многими мемуаристами, доподлинно нам известна лишь их внешняя сторона. Мы знаем, что 12 июня император отправился в Ораниенбаум, оставив жену и сына в столице и отдав последние распоряжения о подготовке войск к походу на Данию. 17 июня Екатерина также покинула Петербург и прибыла в Петергоф, в то время как Павел оставался на попечении своего воспитателя Н.И. Панина. 19 июня императрица посетила мужа в Ораниенбауме, где присутствовала на театральном представлении, во время которого Петр играл на скрипке. Это было их последнее свидание. Екатерина вернулась в Петергоф, где в ночь на 28 июня была разбужена Алексеем Орловым, братом ее любовника, сообщившим, что откладывать переворот больше нельзя, поскольку арестован один из заговорщиков. В сопровождении Орловых (Григорий присоединился к ним вблизи города) Екатерина прибыла в казармы Измайловского полка, где немедленно была провозглашена самодержавной императрицей. От измайловцев она поехала в казармы Семеновского полка, где сцена повторилась и куда вскоре подошли преображенцы и конногвардейцы. Некоторые солдаты и офицеры уже успели сменить введенную Петром III форму прусского образца на русские мундиры. Тотчас же весть о перемене правления и приказ о возвращении были посланы вдогон трех полков, уже выступивших в поход на Данию. Гонцы были предусмотрительно отправлены в Кронштадт, а также в Ливонию и Померанию, где находились значительные воинские соединения, к помощи которых мог попытаться прибегнуть Петр. В Казанском соборе самодержавной государыней Екатерину провозгласило духовенство, а затем в Зимнем дворце началась присяга гражданских и военных чинов. Город был охвачен всеобщим ликованием, и лишь несколько офицеров остались верны присяге Петру III. Они были арестованы, но, когда переворот благополучно завершился, освобождены и по большей части продолжили службу новой государыне.
На следующее утро ничего не подозревающий император прибыл в Петергоф, где было запланировано празднование его именин. Но Екатерины там уже не было. Озадаченный и взволнованный Петр вернулся в Ораниенбаум и стал одного за другим посылать находившихся с ним вельмож в Петербург, чтобы выяснить, что происходит. Посланцы уезжали и не возвращались. Узнав о перевороте, большинство из них сразу же переходили на сторону сильнейшего и приносили присягу Екатерине. Наконец весть о случившемся достигла и Ораниенбаума. Петр был в полной растерянности и лишь несколько часов спустя, поддавшись уговорам находившегося с ним фельдмаршала Б. Миниха, предпринял попытку высадиться в Кронштадте. Но было поздно: кронштадтский гарнизон уже перешел на сторону Екатерины и императору даже не разрешили пристать к берегу.
