Туман за окном поредел, но улица была так же ворчлива, как на рассвете. Дождь усиливался и бился о стены и стекла так, что казалось, будто трясутся палаты.
— Эк, гомонит, — передернул плечами Алексей и с шумом захлопнул знакомую до отвращения книгу.
Борис Иванович шагнул предупредительно к царю и чуть приподнял голову.
— Чего гомонит, государь?
— Ты гомонишь! «Чего гомонит»! — передразнил Алексей боярина. — Дождь гомонит! Всю душу выело, а они стоят, как вша на кафтане, будто дела им нету! Дармоеды!
И, пошарив ногой под лавкой, изо всех сил наступил на карлика.
Скоморох почувствовал, как что-то хрустнуло в его груди, и понатужившись, попытался высвободиться из-под сапога.
Алексей заглянул под лавку.
— Аль царская ласка не в ласку тебе?
Задыхаясь от боли, карлик огромным напряжением воли выдавил на обвислом, как у бульдога, лице угодливую улыбочку.
— В потеху, Лексаша! В потеху, Михайлович!
И, высунув язык, залаял, подражая лисе.
— Опостылело! — оборвал его царь. — Ты бы лучше рыбкой поплавал.
Карлик терял сознание. Лицо его посинело и из носу брызнула кровь.
— Плавай! — выпустил наконец государь свою жертву и мигнул Стрешневу.
Советник юркнул в сени.
Приложив к бокам оттопыренные кисти сморщенных рук, карлик, точно плавниками, помахивал ими и на животе полз вдоль стен по терему.
— Стой! Никак червь! — захлопал в ладоши повеселевший царь.
Скоморох привстал на колени и на лету схватил ртом подброшенную вернувшимся Стрешневым перламутровую пуговицу.
— Покажи милость, откушай! — поклонился насмешливо Алексей.
Шут проглотил добычу.
— А не попотчуешь ли еще, Алексашенька? — кувыркнулся он в воздухе и припал губами к царевой ноге.
— Попотчую, гнидушка, — пошлепал его по спине Алексей. — К вечеру, поди, вернешь мне того червячка?
Морозов с омерзением сплюнул.
— Чать, колико раз басурманишко червя того глотал да после трапезы сызнов на свет выбрасывал! Тьфу!
Карлик, подбоченясь, строил уморительные рожи и трескуче смеялся, как будто замечание Морозова привело его в неподдельный восторг.
Непослушные слезинки повисли на реденьких ресницах его. Он стряхнул их двумя щелчками и еще пуще захохотал.
— Не можно! Слезою от смеха сейчас же изойду! — извивался он по полу. — Повели, Алексашенька, попримолкнуть мне!
— Будет! — забарабанил государь пальцами по стеклу и снова насупился. — Бубнит, что твой дождь по стене!
И, поддев ногой карлика, выбросил его в сени.
— Ты бы, преславный, кровь себе отворил, — посоветовал робко Морозов. — Авось, дух полегшает. Царь отрицательно покачал головой.
— Боязно одному.
— А ты бы лекарю наказал всему Кремлю кровь отворить.
Стрешнев замахал руками на Бориса Ивановича.
— Еще бы государю великому всех смердов загнать для той пригоды! Надобно достойного обрести.
И поклонился царю:
— Взял бы с собою Бориса к лекарю.
Пораздумав немного, Алексей встал.
— Волю я не с Борисом, а с тобой кровь отворять, Родивон!
Стрешнев болезненно ухватился за поясницу.
— Рад бы честь такую приять, да токмо вечор отворял.
