— Отвык я от избяного духу. А ежели княжью повадку узрел во мне, твоя оплошка. Не горазд, должно, ты людишек по нутру признавать.
Он перекрестился, снял торбу и присел на край лавки.
— Одначе густо у вас.
Парень не понял.
— Густо, сказываю, у вас, — повторил с добродушной улыбкой Корепин и ткнул пальцем в угол, где на ворохе сена лежали старик со старухой, пятеро детей и девушка.
Дети тесно прижались друг к другу и с любопытством уставились на гостя.
— Аль признали? — потянулся к ним Савинка, но, заметив, что дети испугались его, снова уселся на свое место.
Парень разостлал у порога тулуп, придвинул к изголовью полено и собрался лечь.
— Ложись и ты, — сказал он, — чать, умаялся с пути-дороги.
Не слушая его, Корепин порылся в торбе и многозначительно подмигнул ребятишкам.
— Полежать-полежим, а допреж того попотчуемся ушканом да иной прочей дичинкою.
Дети сразу посмелели, подползли к ногам гостя.
— Сам добыл? — спросила девушка, — а либо на пиру пожаловал кто?
Савинка тряхнул головой и чванно подбоченился.
— Сам ли? Да нешто слыхано слухом, чтобы господари сами себе прокорм добывали?… Аль мала лесная вотчина наша?
Девушка расхохоталась:
— Горазд же ты на ветер лаять!
Парень остановил ее.
— Замест смеху попотчевала бы лутше гостя похлебкой.
Старуха приподняла голову и погрозилась сыну:
— Нынче отхлебаешься, утресь чем кормиться будешь? Не дам похлебки.
— А мы и без нее попируем, — сказал Корепин, вываливая из торбы на стол изжаренную на костре дичину.
Жадно раздув ноздри, старуха подошла к столу. За ней заковылял старик.
— Нешто и мне говядинкою попотчеваться? — заискивающе произнес он и, не дожидаясь приглашения, вонзил зубы в заячий окорок.
Поутру Савинка отправился на княжий двор. На лугу, у ворот усадьбы, уже давно толпились холопы, дожидавшиеся выезда князя в церковь.
Корепин присел за бугорком и задумчиво склонил голову. Решение идти в кабалу, принятое накануне почти с легким сердцем, показалось ненужной и нелепой затеей. Вспомнилась Москва, товарищи, Таня, старик Григорий — и вдруг с неудержимою силою потянуло к своим. «Взобраться бы с Танею на звонницу, обнять бы ласковую ее, да думкою уйти далече-далече», — мечтательно вздохнул он и спрятал лицо в ладони.
Точно выстрел, раздался неожиданно сухой треск бича. Из усадьбы, на белом аргамаке, окруженный холопами, выехал князь. Корепин вскочил и невольно залюбовался господарем. «Пригож окаянный, что твой Егорий Храбрый!» — подумал он и вскрикнул вдруг от режущей боли в спине.
— Ниц!
Прыгнув к обидчику — спекулатарю[28], Савинка ловким ударом ноги сшиб его наземь.
Взвизгнули батоги. Бродяга пытался броситься наутек, но его окружили холопы.
— Ниц, — ревел оправившийся спекулатарь, — князь жалует.
Поняв, что ему не справиться с противниками, Савинка покорно опустился на колени.
Пофыркивая и гордо перебирая тонкими ногами, аргамак, казалось, скользил в воздухе, не касаясь копытами земли. Князь исподлобья поглядел на незнакомого холопа, натянул стремя и, поровнявшись с Корепиным, ударил его нагайкой по темени.
— Сие тебе в поущение, чтобы загодя готовился к встрече князей! — крикнул он с ехидным смешком и, пришпорив коня, поскакал к церкви.
Людишки бросились врассыпную. Один из них не успел отскочить — упал, подмятый конем.
Князь любовно потрепал гриву аргамака и сдержал его ход.
— Эк, смерды богопротивные. Так и норовят ноги скакуну искалечить.
Подписав кабалу, Савинка отправился на поклон к князю.
Дворецкий остановил нового холопа у крыльца и приказал ему стать на колени.
Время шло, а князь все не показывался. Спина Савинки немела и ныла, ноги одеревенели,
