Князь, выставив по-военному грудь, четким шагом подошел к Алексею.
— Государь! — прямо глядя пред собой, крикнул поручик. — Споручило мне московское войско весть возвестить!
Он повернул голову к толпе и торжественно продолжал:
— Покель не изведешь ты изменников и воров денежных, будут рейтары со стрельцами служить не тебе, государь, а народу!
Ошарашенный царь отступил к двери, готовый шмыгнуть в церковь. К нему подошел Толстой, что-то торопливо проговорил и тотчас же, высоко подняв голову, затопал ногами.
— А и пора, государь, повывести изменников денежных. Достаточно людишкам немочным терпеть от ближних воров твоих. Покель не расправишься с денежными ворами и я служу не тебе, а народу!
Гилевщики радостно загудели.
— Истинно!… По-божьему речет.
Сиротливо склонив голову на плечо, царь поднес руки к глазам.
— Тужу и рыдаю, — всхлипнул он и воззрился на небо, — ибо всюду кривды творятся. Ибо рыдает и тужит мой народ, сиротины мои… Помози мне, Господи, извести изменников богомерзких, стол мой окруживых!
Он неожиданно поклонился на все четыре стороны и страстно бросил:
— Спаси вас Бог, что не страшась, всем миром пожаловали челом бить на изменников своему государю!
Народ, тронутый слезами царя, ответил земным поклоном.
— Имамы веру, царь, что сыщешь правду и воров изведешь.
Алексей приложил руку к груди и мягко, по-отечески, улыбнулся.
— Изыдите с миром, сиротины мои, а я в том деле учиню сыск и указ.
Корепин, Нагаев, Жердинский и Кропоткин, пошептавшись между собой, взобрались на паперть.
— А не единожды слыхивали мы посулы твои, государь!
Обмякшая было толпа, снова угрожающе загудела.
— Не единожды!… Слыхивали…
— Чему верить, — тормошил Алексея Кропоткин. — Верить чему, государь?
— Образу святому. Обетованию, — торжественно объявил Алексей. — Мы, государь царь, обетование даем. Не было на Руси, чтобы цари обетование нарушили. Краше смерть!
Жердинский принес из церкви крест и серебряный образ Спаса.
Лицо государя засветилось блаженной улыбкой.
— Да не буду я помазанник Божий, если нарушу обетование! — воскликнул он, и по слогам, воздев к небу руки, произнес клятву.
Нагаев ткнул иконой в губы государя.
— Челомкай Спаса!
Когда обряд обетования окончился, Кропоткин, довольный, ударил с царем по рукам.
— А ныне ты нам сызнов царь-государь. Тотчас отыдем мы по домам!
Полные надежд, гилевщики двинулись с песнями на Москву.
Едва площадь опустела, к церкви на взмыленном аргамаке, с противоположной стороны, прискакал Толстой.
— Все содеяно, государь! — упал он перед царем на колени. — Великую силу собрал я из бояр, дворян, монахов да боярских детей. Всей дружиной перестренут они бунтарей. Уж развеселая будет потеха.
Не успели мятежники скрыться за поворотом дороги, как из лесу на них ринулись дружинники.
— Бей!
Ухнул пищальный залп. Все смешалось в кровавом вихре. Захваченные врасплох, бунтари рассыпались в разные стороны.
Рейтары под командой Кропоткина попытались пробиться вперед, но их встретили ураганным огнем и заставили обратиться в бегство.
Государь, опустившись на колени, приник ухом к земле.
— Гудет!… Господи, заступи и помилуй, порази смердов, восставших против государя и ближних его. Верни крепость и силу смиренному помазаннику твоему!
Отслужив всенощную, царь прямо из церкви отправился в застенок.
По пути, от Коломенского дворца до московской дороги, на долгой череде столбов,
