Не видал Петр красавиц, кроме сестры своей, Эльзы да сенных девок в своем доме, и в первый раз так близко один на один сидел он с девушкой, которая показалась ему краше майского дня.
— Сиротинка я бедная, — говорила Анеля на своем языке, — убиты отец и матушка, выжжено гнездо мое, и чуть покажу глаза — полонят меня враги. Куда я денусь? Ты один мой спаситель! — И она прижималась к нему.
Петр не понимал и половины из ее слов, но чувствовал, о чем говорит она, и жалость охватывала его сердце, а правая рука теснее и теснее прижимала к груди девушку.
— А ты говорила, что у тебя в Вильне есть свои!
— Есть тетка, но как доехать туда, а потом… как с тобою увижусь?
Сердце Петра радостно всколыхнулось.
— Увидимся! — весело ответил он. — Я сам тебя снаряжу с этим евреином, а там мы город возьмем, и я опять с тобою буду!
Анеля вдруг обняла его и прижалась губами к его щеке.
— Коханый мой.
Голова закружилась у Петра. Он сжал ее в объятьях.
— Милая!
— Так ты не покинешь меня?
— Ни в жизнь!
— Тогда зачем мне ехать, — сказала она, — ты с войском поедешь, а я с жидом в повозке.
Петр засмеялся.
— Я рад не расставаться с тобою!…
Чувство живой радости охватывало его всего и заставляло трепетать сердце.
Когда он вернулся в лагерь, отец увидел его сияющее лицо, он ласково ему улыбнулся и сказал:
— Да, не в пример иным тебя царь возвеличил!
Петр засмеялся. Ему забавно показалось, что радость его и отец, и все будут приписывать царской милости, а никто не знает того, что дороже всех милостей его сердцу первая молодая любовь.
И он наяву грезил Анелею.
XXI ЦАРСКИЙ ОТЪЕЗД
Тихо было в опочивальне царской ставки. Царь крепко спал после дневных трудов.
Днем всего было: суд и расправа, осмотр покоренного и полууничтоженного Витебска, военный совет и решение идти дальше на Вильну.
Теперь он спал, и вокруг него было тихо-тихо.
Молодой спальник храпел, раскинувшись на широком рундуке. В соседней горнице спали четверо дворянских детей, а у входа стояла крепкая стража под надзором молодого Петра Теряева.
Завернувшись в широкую епанчу, положив голову на седельную подушку, он лежал под деревом невдалеке от царской палатки и мечтательно смотрел на синее небо, усеянное звездами.
Он не мог спать по службе, да и так сон бежал от его глаз. Лицо его, обращенное к небу, выражало безмятежное счастье, губы улыбались, и он время от времени вздыхал полною грудью от избытка своего счастья.
В первый раз он полюбил. Полюбил со всем пылом молодой, неиспорченной души, со всем увлечением своей юной цельной натуры.
Он лежал под деревом и день за днем, час за часом воспроизводил в памяти свои недолгие свидания с милой.
Она уже не боялась его и весело, как козочка, выбегала ему навстречу. В дрянной еврейской каморке на жесткой деревянной скамье он сидел подле своей Анели и забывал с нею весь мир. Она учила его говорить по-польски, он ее по-русски, она ему пела свои польские песни, рассказывала про свою детскую жизнь, и он слушал ее, пожирая горящим взором, и время от времени обнимал ее так крепко, что она трепетала в его объятьях.
Впрочем, случалось, она плакала и говорила ему:
— О, я сиротинка! Что я могу быть для тебя? Полюбовницей. Но я убью себя лучше.
Петр возмущался.
— Никогда этого не будет. Ты примешь православие и станешь княгинею, моею женою!
— Разве позволит тебе отец?
Петр задумывался, но потом энергично встряхивал головою.
