– А коль из-за пошлины чрезмерной остались убогие без соли, жри её сам! Жри, иуда!
И уже до плеч сунули его головой в соль. На радость смутьянам, Аверкий бешено задрыгал ногами.
– Пляшет! Глядите! Ей-Богу, пляшет!
Из-за церкви показалась новая толпа людей, тащившая чей-то истерзанный труп.
– Руби его! Как он в застенках наших брателков рубил!
Стая псов жадно набросилась на жирные куски человечины.
– Господи Боже живота моего! – содрогнулся Тихон Никитич и отскочил от окна.
Софья, едва сдерживая злорадную усмешку, поплыла на свою половину. За ней, тепло обнявшись, пошли вперевалочку царевны Марья и Марфа.
В сенях их встретила Родимица.
– Добрые вести, царевнушка!
Софья остановилась, пропустила наперёд сестёр и, когда те скрылись в светлице, шумно дохнула в лицо постельнице.
– Аль удалось тебе Фомку-стрельца на хоромины князя Василия натравить, с Авдотьей расправиться?
Федора приложилась к руке царевны.
– То будет. То не уйдёт от нас. Тому порукой моя голова. А есть у меня вести покраше: раскольники, царевнушка, поднялись! Как один волят царём Ивана-царевича!
Софья больно ущипнула Родимицу за щёку.
– Не егози! Я про Авдотью, жену Голицына, пытаю!
Среди дикого крика, воплей и песен, доносившихся со двора, Федора отчётливо расслышала вдруг голос Фомки. Она подскочила к выходной двери и поманила к себе царевну.
– Эвон, гляди, с батогом в руке. Тот самый Фомка и есть.
Софья невольно залюбовалась тонким и стройным, как молодой тополёк, стрельцом.
– А у тебя губа не дура! – облизнулась царевна и шире раскрыла дверь. – Эка, пригожий какой! Ни дать ни взять – князь по осанке.
Родимица начинала раскаиваться в том, что показала Софье своего возлюбленного. Что- то похожее на ревность шевельнулось в её груди.
– Повелишь, царевна, – мигом князь Василий вдовым станет.
– Велю! – обняла Софья постельницу. – Пущай тотчас волю мою исполнит! – Но тут же резко махнула рукой: – Иль нет! Не надо! Не посылай! Я сама его понауськаю. – И приказала позвать стрельца.
Федора волей-неволей пошла за Фомкой.
Едва заметив постельницу, стрелец бросил товарищей помчался к крыльцу.
Необычайная бледность женщины обеспокоила его:
– Аль лихо какое?
– Лихо! – отрубила она, пропуская в сени стрельца. – Видно, мало ей князя.
Стрелец ничего не понял и от этого ещё больше обеспокоился.
Федора заперлась с Фомкой в чуланчике.
– Слушай! – постучала она зло пальцами по стене. – Ныне испытание великое тебе будет. Даёшь ли обетование, что устоишь?
Нежно обняв постельницу, Фомка поцеловал её в губы.
– Хоть и не ведаю, какое готовится мне испытание, а промеж прочим от души обетованье даю, коли тебе сие любо.
Успокоившаяся немного Родимица в свою очередь крепко поцеловала стрельца в обе щёки.
– Верю и боле о сём тужить не буду А теперь давай о другом поразмыслим.
Они уселись на ящик и прижались друг к другу.
– Ты князя Василия Голицына знаешь? – одними губами спросила Федора.
– Как же! Кто князя не знает!
– Так вот. Будет тебе царевна про жену его небывальщину сказывать. – Она перевела дух и негодующе сплюнула. – А к тому сия небывальщина, чтобы сердце твоё распалить да на душегубство подуськать. Уразумел?
– Не, – простодушно мотнул головой Фомка. – В толк не возьму, для какой пригоды ей кончина княгини занадобилась?
– Тише, – зажала ему Родимица рот. – Неровен час, подслух тут где-нибудь притаился!
