– Кричи! – сказал он. – Зови своего милого. Если он и придёт, то совсем не на радость для тебя.
– Так он здесь?!
– Здесь, здесь! Но не радуйся очень этому, моя прелесть…
– А, злодей! – воскликнула Анна. – Так ты убил его и хочешь надругаться над его трупом…
– Я его не убивал. Он жив, но всё равно что мёртв…
Страшная догадка поразила княжну.
– Жив, но… всё равно как мёртвый… – холодея от ужаса, прошептала она. – Так он., он…
– Он безумный! – торжествующе пояснил Долгорукий, и отвратительная улыбка пробежала по его лицу. – Теперь ты понимаешь, что я не боюсь его…
Княжна вскрикнула от острой боли, пронизавшей её сердце, и с глухим рыданием припала головой к столу.
А Долгорукий продолжал:
– Ты видишь, как я мщу… А ты ещё хотела идти против моей воли…
Он совершенно обезумел в эту минуту и, забывая, что его откровенность может убить молодую девушку, с ужасающим хладнокровием, исполненный мстительного чувства и страстного желания доставить бедной княжне мучительную боль своим рассказом, принялся передавать ей подробности адского замысла против Барятинского, приведённого в исполнение Антропычем.
Он рассказал, как уговорился с Антропычем, как тот дал слово заманить Барятинского в ловушку, как Василий Матвеевич попался в неё.
– Его, правда, спасли, – продолжал он свой ужасный рассказ, каждое слово которого точно ножом врезалось в сердце княжны Анны, точно огненными буквами горело перед её духовным взором, – его спасли, но только затем, чтоб убедиться, что он сошёл с ума. Если ты хочешь видеть его, я тебе его покажу потом… Он спит тут рядом, в каморке… Я не обманул тебя, сказав, что он жив. Он жив, но такая жизнь хуже смерти… Теперь он мне не опасен… Это бедный идиот, который даже и не узнает тебя, а только будет бессмысленно хлопать глазами и на твои отчаянные крики ответит глупым смехом.
Анна перестала рыдать. Слёзы как-то сразу высохли на глазах. Она отошла от стола и бросила на Долгорукого взгляд, загоревшийся дикой злобой.
– Какой же вы негодяй! – воскликнула она. – Последний вор не так гадок, как вы…
Долгорукий расхохотался.
– И всё-таки это не помешает тебе целовать меня…
– Никогда! – словно отрезала молодая девушка. – Никогда! Я, правда, слабая девушка, но я задушу вас, если вы только приблизитесь ко мне!
– А вот увидим!
И Алексей Михайлович шагнул по направлению к княжне и хотел снова схватить её за руки.
Но молодая девушка, как кошка, вдруг бросилась на него и со всей силы вцепилась пальцами в его горло. Тяжело дыша, каждую минуту готовая потерять сознание, она сжала его глотку с такой силой, что он чуть сразу не задохнулся.
Но Долгорукий оправился, завязалась борьба, и молодой девушке, и без того потрясённой и обессиленной, пришлось уступить. Алексей Михайлович вырвался из её рук и в свою очередь схватил её за руки. Она дико, отчаянно вскрикнула:
– Вася! Милый! Спаси меня!
А Долгорукий, сжимая её в своих объятиях, отыскивал губами её губы и шептал:
– Зови… кричи… он и не услышит!
Но он ошибся.
За стеной раздался чей-то крик, потом стук, какой-то треск, точно хрустели доски под напором какой-то дикой силы.
Этот шум и треск заставили Долгорукого невольно оглянуться на дверь.
И вдруг он побледнел, вздрогнул и торопливо выпустил из своих объятий полубесчувственную молодую девушку.
На пороге стоял Барятинский, и глаза его в темноте горели, словно два раскалённые угля.
Глава X
РАСПЛАТА
Прошло не больше минуты мёртвого, томительного молчания, но эта минута показалась целой вечностью и князю Долгорукому, и княжне Анне.
Молодая девушка, почувствовав себя на свободе, не сразу поняла, что такое случилось, и только проследив испуганный взор Алексея Михайловича, устремлённый на дверь, она уяснила наконец причину этой тревоги.
