Граф Пётр Игнатьевич заметил произведённое его шуткой впечатление и произнёс:
– Да ты, кажется, серьёзно принимаешь шутку и впрямь испугался моего соперничества?
– Нет, не то, голубчик! Только прошу тебя, не шути так! Моё чувство слишком серьёзно. Мало ли что на самом деле может случиться!
– Ну, ты действительно влюбился до сумасшествия! – воскликнул граф Свиридов. – На тебя даже нельзя и обижаться. За кого же ты меня принимаешь, если думаешь, что я способен, даже при полной возможности, отбить невесту у приятеля?
– Ты можешь сделать это невольно. Ты слышал, что «он» сказал? «Адские силы против вас».
– Спасибо и за то, что, по твоему мнению, я могу явиться одной из адских сил.
– Они могут действовать через тебя.
– Нет, голубчик, у меня на груди есть крест. Но оставим этот разговор. Можешь, если опасаешься, даже совсем не знакомить меня со своей невестой.
– Нет, отчего же… Мы поедем к ним завтра же. Прости меня, я действительно говорил несообразности. Я так взволнован… У меня до сих пор звучит этот смех, который мы слышали у павильона. Я ведь слышу во второй раз…
– Второй раз!
Князь Сергей рассказал другу обстановку своего первого любовного признания княжне Людмиле, подаренный ему ею первый поцелуй, после которого послышался тот же резкий смех около павильона.
– Она очень испугалась? – спросил граф.
– Да, но я успокоил её, первый придя в себя, и объяснил ей, что это крик совы.
– Может быть, это действительно кричала сова?
– Нет… Я-то знаю, что это – не сова, а «он». Ведь когда мы слышали этот смех издали, солнце ещё не заходило, а совы кричат только ночью.
– А сегодня?
– Сегодня мы слышали этот смех совсем близко. Он совершенно не похож на крик совы. Эти птицы так не кричат.
– Гм… – промычал граф Свиридов, – тебе и книги в руки. Но бросим этот разговор. Успокойся только; если ты даже настоишь на том, чтобы я поехал к твоей невесте и познакомился с нею, я за нею ухаживать не буду. Расскажи-ка лучше мне, как начался этот твой деревенский роман.
Князь подробно стал описывать свою первую встречу с княжной на похоронах его матери, затем его визиты в Зиновьево, прогулки по саду и недавний разговор о павильоне.
– Так это княжна натолкнула тебя на мысль открыть эту башню? Да? Ну, этого я ей никогда не прощу. Ведь не исполни ты её каприза, мы сегодня не были бы свидетелями всех этих ужасных вещей и давно спокойно спали бы. А теперь посмотри, ведь светает, – заметил граф Пётр Игнатьевич.
Действительно, в открытые окна кабинета уже лился свет утренней зари, мешавшийся с тусклым, мерцающим светом догоравших в подсвечниках и бра свечей.
– Пожалуй, действительно этого не было бы, – улыбнулся князь.
– Конечно! Ишь какая!.. Пусть ты из-за неё не спишь ночей – она будет твоей женой; а я тут при чём, что по её милости должен тоже не спать? Слуга покорный! Пойдём-ка, в самом деле, спать.
– Я велел поставить тебе постель в моей спальне.
– Отлично, поболтаем ещё немного… Только, чур, больше не вести никаких разговоров с призраками!
– Не накликай.
– Ты, кажется, заставляя меня спать в одной комнате с собою, пускаешься на хитрость, надеясь, что мы вдвоём-то с ними справимся?
– Ты неисправим, Петя… Всё тебе смешки. Впрочем, тебе хорошо: это тебя не касается.
– И тебя, мой милый, едва ли. По-моему, призраков никаких нет и быть не может. Во всём этом есть доля твоего расстроенного воображения.
– И даже в том, что ты видел и слышал в павильоне?
– Да, быть может, это всё была лишь игра лунного света.
– Если ты так умеешь сам себя успокаивать – благо тебе.
– Так идём спать, – зевнул граф.
В сопровождении вошедшего камердинера оба друга отправились в спальню, разделись и легли, но ещё долго не засыпали, беседуя о всевозможных вещах – главным образом о петербургских новостях. Они заснули наконец, когда солнце уже поднялось над горизонтом.
Проснулись оба друга после полудня, свежие и бодрые. Всех испытанных потрясений вчерашнего дня как не бывало. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души
