– Браво, Денис Иванович, ты, право, превзошёл самого себя, – сказал высокий молодой офицер с резкими, выразительными чертами лица. – Придворные модники не очень будут рады твоему произведению! Я предлагаю, господа, выпить за нашего Буало…[36]
Зазвенели бокалы, все окружили улыбающегося Фонвизина.
В последней комнате за большой конторкой сидел хозяин – Николай Иванович Новиков, крупный человек с большим носом и выразительными чёрными глазами, и разговаривал с посетителем, по-видимому, купцом. Купец, великан, стриженный под скобку, с окладистой седой бородой, полузакрыв глаза и сложив на животе руки, слушал хозяина.
– Надо понять, Афанасий Захарович, – говорил Новиков, – что просвещение может быть токмо результатом распространения книг. А книги распространяются лишь частным и общественным иждивением. К тому же сие есть весьма выгодный вид торговли. Возьмём Германию…
Купец приоткрыл глаза.
– Николай Иванович, то в Германии, а то у нас. У нас на всю Москву две лавки, и те больше торгуют французскими книгами да аглицкими картинами. А из русских ну продадут за несколько дней «Четьи-Минеи»[37] или, скажем, «Зерцало юности».[38] У нас книжки-то читают больше господа, так они любят, чтобы французские книжки были с картинками, насчёт любви или разного таланта…
Новиков беспокойно задвигался на стуле.
– Ошибаешься, Афанасий Захарович, сие только кажется… Возьми «Московские ведомости» и «Прибавления» к ним, шесть тысяч экземпляров печатаем, и виданное ли дело! – Он любовно взял небольшую книжку и нежно погладил обложку с орнаментом. – Вот, гляди, это значит тридцать – сорок тысяч читателей сию книжку приобрести желают. А почему? Потому что тянутся к свету люди среднего класса. Теперь представим себе, что ты на каждой книжке заработаешь токмо по две копейки. Вот тебе сто двадцать рублей серебром на одной книжке, ну, а ежели мы тебе сотни таких книжек дадим, что тогда?..
У купца сверкнули глаза, он задумался:
– Дело рисковое, Николай Иванович. Новое дело-то. Мы книгами и не знаем, как торговать, как его, покупателя, в лавку-то на них заманить…
Новиков усмехнулся:
– Беспокоиться тебе нечего, Афанасий Захарович, заманивать никого не придётся, народ сам к тебе за книгами пойдёт. Для того о выходе каждой книги в «Ведомостях» объявлять будем – что за книга и где продаётся. А самое главное, надо книгонош завести, сиречь людей, кои бы с книжками объезжали сёла, городки и в дома заходили. Они не токмо смогут великое множество книг продавать, но и охоту к ним прививать. А рисковать тебе нечем. Книги я тебе в кредит дам – вернёшь долг, когда продашь…
Купец просиял. Встал, поклонился в пояс.
– Коли так, Николай Иванович, начнём, благословясь, дело Богу угодное – отказаться грех!
Фонвизин и Радищев вышли из дома у Воскресенских ворот и пошли к Воздвиженке.
Было тихо. На улицах изредка проносились дрожки или пролетала карета, гремя железными колёсами по булыжной мостовой, где-то стучал в колотушку сторож. По-весеннему прозрачный воздух пьянил людей. В садах под деревьями сидели парочки, изредка доносились смех, звук поцелуя, вздохи.
У дома Пашковых собеседники остановились. Сквозь прозрачную решётку видны были павлины, разгуливавшие по траве. Чёрные лебеди-кликуны плавали в пруду.
Фонвизин снял треуголку, провёл рукой по аккуратному парику:
– Хорошо, Александр Николаевич!
Радищев посмотрел на него жёстким взглядом. Это были глаза суровые и печальные.
– Не для всех, Денис Иванович! Подумать только, что в огромной империи нашей лишь небольшая часть людей пользуется благами природы, живёт в достатке и для собственного удовольствия. Народ же наш влачит жизнь свою в рабском труде, нищете и бесправии…
Фонвизин пожал плечами:
– Что делать, Бог не создал людей равными. В истории мы сего не знаем. Будем надеяться, что постепенно, вводя свет просвещения и способствуя смягчению нравов, а главное, борясь с невежеством дворянства, способствовать будем мы улучшению народного состояния…
Радищев мрачно усмехнулся:
– Денис Иванович, нашего-то дворянина хотите вы просветить да сделать народным опекуном! Сие то же значит, что уговорить волка жить с ягнёнком в мире. Бороться нужно за народное право токмо путём освобождения крепостного сословия от дворян. Для того требуется, чтобы журналы наши открыто изъясняли, в каком положении народ находится и что большая часть дворянства не пользу, а вред государству приносит. К тому же оно, дворянство наше, стремится лишь к жалкому подражанию аристократии французской, заимствуя её худшие стороны.
Фонвизин, слушая собеседника, остановился, пристально посмотрел на него, покачал головой:
– Да вы, батюшка, в уме ли?! Вам, я думаю, ведомо, что императрица сделала с «Трутнем» и «Живописцем», когда Новиков попытался идеи сии защищать. Издания эти были закрыты, а сам он потерял покровительство многих весьма знатных особ. Известно вам и как
