играми с мальчиками на крепостном дворе в Штеттине и нравоучительными разговорами с матерью – княгиней Иоганной Елизаветой, считавшей, что хорошая пощёчина иногда может помочь воспитанию дочери.
Все предки «маленькой Фике» по матери, происходившей из Голштинского дома, либо служили на чужбине и там складывали голову, либо искали и иногда добивались иноземных престолов. Родина для них была везде, где им удавалось сделать карьеру. Поэтому «маленькую Фике» рано научили искусству обольщения. Впоследствии она писала о себе: «По правде сказать, я никогда не считала себя красивой, но я нравилась, и в этом, полагаю, заключалась моя сила». И позднее, обвиняя своего мужа Петра Третьего в неверности: «Если бы великий князь пожелал быть любимым, то для меня это было бы делом не трудным: я от природы склонна и приучена выполнять свои обязанности».
Впрочем, ни Елизавета Петровна, искавшая «принцессу из малого и бедного рода, чтобы не зазнавалась», ни Фридрих Прусский, ни Лесток, ни Брюммер, ни Мардефельд, наметившие Фике в невесты наследнику престола Петру Фёдоровичу, даже и отдалённо не могли предполагать, что девица захудалого Ангальт-Цербстского дома превратится в женщину, характер которой станет предметом изучения не только современников, но и историков последующих поколений.
И когда пятнадцатилетняя принцесса, всё приданое которой заключалось в напутственном письме её отца Христиана Августа и нескольких дешёвых платьях, переехала границу, она поняла, что прошлое ушло навсегда, а будущее таинственно, как сказка.
Она увидела длинные крытые императорские сани, обшитые внутри соболями, устланные шёлковыми матрасами с меховой полостью, запряжённые в десять лошадей, по две в ряд. Эскадроны двух полков – Лейб-кирасирского и Лифляндского – с обнажёнными палашами были выстроены вокруг для почётного сопровождения. Впереди огромной свиты появился улыбающийся величественный камергер Семён Кириллович Нарышкин и с глубоким поклоном накинул на плечи «маленькой Фике» великолепную соболью шубу, крытую парчой.
Принцесса прыгнула в возок. Зверовидный кучер, толстый до того, что сидел на передке боком, с бородой, начинавшейся от глаз и спадавшей веером на могучую грудь, скосил очи. Заиграли трубы, сверкнула сталь палашей, страшный голос закричал: «Па-ди!» Десять вороных коней рванулись вперёд, как будто распластались в воздухе, и «маленькая Фике» понеслась навстречу своей судьбе…
Проездом в Россию, в Кенигсберге «маленькая Фике» прочла напутственное письмо отца.
Наставление Христиана Августа, строгого лютеранина и добросовестного прусского офицера, начиналось словами: «Относительно религии дочь моя должна сохранить лютеранскую веру, при этом она должна иметь при себе лютеранскую Библию, молитвенник и другие лютеранские книги».
По приезде в Россию Фике не только отреклась от лютеранской религии и приняла православие, но и неоднократно совершала паломничество ко всем святым местам, за что Святейший Синод объявил её «защитницей веры, благочестия и отечества», а уже в 1774 году она спокойно заметила: «Мартин Лютер – неотёсанный мужик».
Далее отец писал ей: «После ея императорского величества дочь моя более всего должна уважать великого князя как своего мужа, господина, отца и повелителя и при всяком случае угодливостью и нежностью снискать его доверие и любовь. Государя и его волю ставить выше всего на свете, не делать ничего, что может причинить ему малейшие неудовольствия».
«Маленькая Фике», превратившаяся в Екатерину Алексеевну, свергла мужа с престола, заняла его место и отправила его в заточение, где её друзья убили Петра Третьего «по ошибке».
Христиан Август предостерегал её: «Наипаче не вмешиваться ни в какие правительственные дела».
С первого же дня после приезда в Россию принцесса Ангальт-Цербстская в течение восемнадцати лет училась и добивалась всеобщей популярности для того, чтобы завладеть русским престолом и взять всё управление страной в свои руки.
Наконец в письме он советовал дочери: «Ненавидеть все азартные игры».
Вероятно, поэтому Екатерина Алексеевна страстно любила играть в карты.
2
ТРЕТИЙ РИМ ЦВЕТУЩИЙ
За двадцать пять лет царствования императрицы население России увеличилось с двадцати миллионов до тридцати двух за счёт присоединения Белоруссии, Курляндии, Крыма и северного берега Чёрного моря. Южнорусские степи превратились в житницу России, а из Прибалтики потекло в Европу русское сырьё. Армия выросла втрое, флот по числу боевых единиц – вчетверо, количество фабрик в четыре раза, внешняя торговля из прибалтийских портов с девяти до сорока четырёх миллионов рублей, черноморская, созданная Екатериной, с 390 тысяч рублей в 1776 году до 1 900 тысяч рублей в 1796 году. За двадцать лет серебряной монеты было выпущено в четыре с половиной раза больше, чем за шестьдесят два года, предшествовавших царствованию Екатерины.
Могущество государства и его авторитет в мире были так велики, что канцлер Безбородко любил говорить:
– Не знаю, как будет после нас, а пока ни одна пушка в Европе без нашего разрешения выпалить не смеет.
Тогдашние понятия требовали, чтобы роскошь двора соответствовала величию империи.
Английский посол лорд Букингем писал, что «императрица Екатерина стремится затмить непревзойдённый блеск „короля-солнца“ – Людовика Четырнадцатого.
Безумный дух расточительства, бешеная жажда наслаждений охватили двор, столицу, империю.
