– Тороват ты, паренёк, нечего сказать! А Глаша стала уж не нужна? Разлюбил её? Другую полюбил? – допрашивал мельник.
– Не волен я в своём сердце.
– Забыл ты, видно, паренёк, что отцом я Глашке прихожусь и тебе в обиду её не дам!
С этими словами Федот быстро опустил руку за голенище, вынул широкий нож и замахнулся им на Николая.
– Не стращай ножом: у меня припасён для тебя гостинец получше.
Николай быстро вынул из кармана своего кафтана небольшой пистолет, подаренный ему молодым князем, и прицелился в старика.
– Запаслив, дьявол! – злобно проворчал мельник.
– Что ж, испугался? Позови-ка своих чертей да ведьм на подмогу, – издевался Николай. – Что же, дашь приворотного зелья или нет?
– Погоди, пёс, попадёшься мне, узнаешь тогда мою месть! Заманю к себе да в омут, к водяному, к русалкам длинноволосым. Не минуешь моих рук! – хрипел в бессильной злобе мельник, уходя в своё логовище.
Николай, проклиная старого колдуна, зашагал домой, так и не простившись с Глашей.
Бедняжка долго ждала своего милого, но он был уже далеко.
Федот, вернувшись в избу, ни слова не сказал дочери и молча полез на печку.
Глаша вышла из избы, надеясь, что Николай ждёт её у мельницы. Напрасная надежда! Кругом была полная тишина. Вблизи не было ни одного живого существа.
– Ушёл, ушёл и даже проститься не зашёл! Разлюбил меня, над моею любовью чистой, девичьей надругался! Бог тебе судья! Моя слеза сиротская горючим камнем падёт тебе на сердце! – плакала Глаша. – Что же делать, куда с тоской деваться? Лучше в воду, в омут головой. Чего жить – мучиться, терзаться! В воду, скорее в воду…
Глаша побежала к речке.
– Господи, прости мне грех мой!
Глаша готова была броситься в быструю и глубокую реку. Старик мельник, следивший всё время за дочерью, подоспел как раз вовремя.
– Ты это что задумала? – схватив её крепко за руку, спросил мельник.
– Отец! – испуганно проговорила Глаша.
– Да, отец. А ты, безумная, что с собою хочешь делать? На что решилась?
– Невмоготу мне, батюшка, стало жить на белом свете.
– Жизнь прискучила, так ты к чёрту в лапы захотела! Одумайся! Кого ты удивишь своею смертью?
– Тошно жить на свете, батюшка! – плакала молодая девушка.
– Полно, глупая, а ты живи, живи для отместки своему врагу.
– Люблю я его, крепко люблю.
– А ты любовь-то да в ненависть обрати! Пойдём-ка в избу, там и подумаем, что делать, как беду избыть.
Глаша молча пошла за отцом в избу.
ГЛАВА III
У князя Гарина была ещё дочь Софья, восемнадцатилетняя красавица, недавно окончившая своё образование в Петербурге. Это была очень умная и начитанная девушка, обладавшая отцовским характером. Такая же добрая и ласковая, Софья считалась любимицей старого князя.
Княжна, вернувшись из Петербурга в «родное гнёздышко» – в живописные Каменки, с утра до вечера безвыходно жила в саду, а иногда уходила и в лес; несмотря на предостережение отца – не ходить в лес без сопровождения лакеев, княжна отправлялась только вдвоём со своей горничной, наперсницей Дуней. Дуня была очень молоденькая, хорошенькая девушка из дворовых; она жила в Петербурге с княжной во время её занятий в институте. Софья не разлучалась со своей любимицей и посвящала её в свои девичьи тайны.
Когда Софья уехала в Петербург, Николаю Цыганову было не более пятнадцати лет. Вернувшись после шестилетнего пребывания в институте домой, княжна с первого раза не узнала Николая – так возмужал и похорошел он за это время. Софья встретилась с Николаем в саду, гуляя по тенистым аллеям. Дуни на этот раз с ней не было. Николай учтиво поклонился княжне; та с удивлением и любопытством посмотрела на молодого человека.
– Не узнаёте, княжна? – смутившись от пристального взгляда красавицы, робко спросил Николай.
– Неужели Николай?
– Он самый, ваше сиятельство.
– Оставьте «сиятельство» и называйте меня просто княжной.
– Слушаю – с!
