«Ведь ишь, дьявол, всё «маршует». Прихлопнул бы его, да как? Пожалуй, хуже будет: из шалаша-то убежишь, а у цепи попадёшься, ни за что пристрелят тебя», – рассуждал Щетина.
Полночь. В главной квартире императора погасили все огни; всё давно спало, только караульные мерно расхаживали каждый на своём посту. Едва пробило полночь, как солдат, стоявший у шалаша Зарницкого, ушёл спать. К русским пленным французы относились нестрого: не было особенно сильного надзора, потому что они были уверены, что уйти пленным трудно. Да и куда бы они ушли в холодное зимнее время, не зная дороги? Если бы кто и убежал из плена, он рисковал замёрзнуть, заблудиться и попасть снова в руки неприятеля.
Щетина вышел из шалаша и осмотрелся кругом. Ни души; тишина как в могиле.
«Вот когда убежать-то надо», – подумал денщик; он поспешил в шалаш и стал будить крепко спавшего ротмистра.
– Ваше благородие, а ваше благородие! Ведь ишь спит – пушкою не разбудишь.
Зарницкий не просыпался.
– Эко горе! Никак его не разбудишь. Да проснись! Говорят тебе! – с сердцем крикнул Щетина, тряся за рукав своего барина.
– Ты что! Или время на парад? – спросил Зарницкий, протирая глаза. Благодетельный сон перенёс его снова к себе на квартиру, в Петербург, и он совершенно забыл печальную обстановку, в которой находился теперь.
– Какой там парад! Бежать надо.
– Как бежать, куда? зачем?
– Эх, ваше благородие! Да вы проснитесь, – с укоризною сказал Щетина.
– Ах да, мы в плену! – К Зарницкому вернулась память, и незавидная действительность вырисовалась со всею яркостью.
– Надо бежать – благо время подходящее, – снова напомнил Щетина.
– А часовой? – спросил Зарницкий.
– Ушёл. Кругом ни души не видно.
– Ты говоришь, часового нет?
– Да, ушёл! Бежим, ваше благородие!
– А как попадёмся, расстреляют.
– Не попадёмся, ведь глухая полночь, все спят.
– Стыдно мне, Щетина! Русскому офицеру бежать из плена! Если хочешь, беги, а я останусь.
– Эх, ваше благородие, что за стыд – убежать из плена? Стыд, когда вы знаете, что наши бьются с врагом, а вы тут в плену ничего не делаете, службы не несёте, – а служба ваша нужна батюшке-царю и родной земле! – с жаром говорил старик.
– А ведь ты прав, Щетина! Ей-богу, прав! При нужде чего не делают. Бежим!
– Вот и давно бы так! – обрадовался Щетина.
– Воля, брат, дороже всего на свете!
– Известно, так, ваше благородие!
– А если нападут на нас французы, нам даже защищаться нечем.
– А кулаками, ваше благородие.
– Молодец, Щетина!
– Рад стараться, ваше благородие!
Зарницкий и Щетина тихо вышли из шалаша и стали пробираться к опушке видневшегося леса.
Ночь была морозная. Порывистый ветер бушевал в поле, вихрем кружил снег и хлестал прямо в лицо беглецам.
– Ну и мороз! – сказал Пётр Петрович.
– А у нас, в России, много холоднее, ваше благородие, – ответил Щетина. – Только бы нам до леса добраться, – добавил он.
– А что же в лесу – то?
– Там место безопасное.
– Ох, Щетина, замёрзнем мы или под вражью пулю угодим.
Ротмистр и денщик подошли почти к самой цепи; стали уже видны неприятельские солдаты, но благодаря счастливому случаю французы не заметили беглецов. Зарницкий и Щетина очутились за цепью; лес от них был в нескольких шагах.
– Фу! Теперь можно вздохнуть! Опасность миновала! Мы на свободе, – весело проговорил ротмистр.
