Звеня шпорами, громыхая палашами, тесной толпой устремились офицеры по лестнице за великим князем. Знакомый кавалергард провёл графиню Лилю и Веру с собою.
Вера видела, как плакала и крестила, крестила и плакала великая княгиня Александра Петровна своего сына, великого князя Николая Николаевича младшего, ехавшего в армию с отцом. Великий князь стоял перед матерью, высокий, стройный, с гладко причёсанными, вьющимися волосами и с юным, без бороды и усов, лицом.
Большая, длинная деревянная платформа вокзала была полна офицерами гвардейских полков. Великий князь вышел на перрон. Каски, кивера, уланские шапки теснились близко, близко. Офицеры напирали друг на друга, стараясь услышать, что говорил в их толпе великий князь.
Вера, стоявшая сзади офицеров, слышала голос великого князя, но не могла разобрать слов. Вдруг последнее, чётко и с силой сказанное слово она уловила:
– Константинополь!..
Мгновенно все головы обнажились. Шапки, кивера, каски замахали над чёрными, рыжими, седыми и лысыми головами. Кое-кто выхватил из ножен сабли и махал ими в воздухе. Могучее «ура» раздалось под сводами вокзала. Всё задвигалось и перемешалось. Офицеры, теснясь, пропускали к вагону великую княгиню с младшим сыном Петром. Вера увидела тёмно-синие вагоны императорского поезда, увидела в окне одного из них великого князя с орошённым слезами волнения лицом. Поезд мягко тронулся, офицеры пошли за ним, крича ура, махая шапками и саблями, потом побежали… Вера стояла на платформе и смотрела, как удалялся в тумане, становясь всё меньше и меньше, последний вагон.
Свитский генерал вёл под руку великую княгиню, и с нею шёл мальчик, великий князь Пётр Николаевич. Офицеры с громким говором проходили по платформе.
Вера потеряла в толпе графиню Лилю и пошла одна разыскивать карету.
Площадь была полна народа. По ней прекратили движение извозчиков, и только конные кареты, непрерывно звоня, шагом пробирались по рельсам через толпу. На империалах[144] стояли люди.
Кто сказал этой толпе слово «Константинополь»? Оно было на устах у толпы.
Юноша-гимназист в тёмно-синем кепи с белыми кантами шёл с товарищем. Толпа задержала их, и они остановились подле Веры.
– Леонов, помнишь, – говорил румяный, полнощёкий гимназист, – Аксаков на освобождение крестьян написал:
Пророчество, Леонов! Братьям, с братьев снявшим гнёт!.. Я не я буду, если не брошу проклятую латынь и не удеру с войсками к великому князю, а там – суди меня Бог и военная коллегия, – победителей не судят. За братьев славян!..
На деревянном мосту через Лиговскую канаву молодой человек с пушистыми бакенбардами «под Пушкина», в чёрной шинели и помятой шляпе, говорил девушке в шубке, смотревшей на него с радостной улыбкой, обнажившей блестящие ровные зубы:
– Константинополь, Марья Иванна, Константинополь!.. Слыхали?.. Мне кавалергардский унтер сказал – Константинополь. Там один Босфор – чисто арабская сказка Шехерезады!.. Великолепие турецкого султана. Какие у него янтарные мундштуки – удивлению подобно…
О войне, о её жертвах, потерях, расходах, трудах, смерти и страданиях никто не говорил. Константинополь заколдовал всех. Вера то и дело слышала:
– Заветные цели русского народа…
– Конец туркам и их зверствам…
– Мечты Екатерины Великой…
– Со времён Олега и Святослава…
– Так довершить данные русскому народу свободы!
– Какая красота подвига!..
– Подлинно православная Христова Русь!..
Купе Вера нашла у Знаменской церкви. Выездной с высокой панели высматривал её.
– Где ты пропадаешь, Вера? – возбуждённо, блестя красивыми глазами, говорила графиня Лиля. – Одна в толпе… Хотя бы приказала Петру следовать за тобою.
Слёзы бриллиантами горели на глазах графини.
– Ты слышала, Вера?.. Константинополь!.. Порфирий едет на войну. Сейчас это решилось… Великий князь разрешил прикомандировать его к штабу. Это подвиг, Вера!.. Твой дядюшка – герой.
В пылу волнения и счастья графиня Лиля уже называла Порфирия Афиногеновича просто Порфирием, и ни она сама, ни Порфирий этого не замечали. Порфирий скромно улыбался.
– Полноте, графиня, – говорил он, – войны ещё нет. Вот папа говорит – и не будет. Сербам прикажут сидеть смирно. Черняеву ехать обратно…
– А, да ну вас! – замахнулась графиня перчаткой на Порфирия. – Ваш папа!.. Подумаешь – такой подъём!.. Несокрушимый… Константинополь!.. Трогай, Пётр, до скорого, Порфирий, я еду к вам, всё рассказать, как было, Афиногену Ильичу. Я думаю, и он поехал бы!..
Карета, скрипя колёсами по снегу, покатилась по Знаменской.
XII
Вера узнала от Суханова, что на 6 декабря назначена сходка студентов на площади Казанского собора. Студенты от лица народа будут протестовать против войны и заявят свои требования правительству.
– Это начало, – сказал Суханов, – так всегда! Начинает учащаяся молодёжь.
Вера пошла на сходку.
Был лёгкий мороз и тихо; приятная была погода, мягкая и спокойная. Сквозь туманную пелену проглядывало бледное солнце, Адмиралтейский шпиль тусклым золотом отсвечивал на нём. На Невском было как всегда в праздничный день. По углам топтались газетчики и посыльные в красных кепи с медными бляхами. Извозчики трусили мерною рысцою, везли седоков, накрытых синими суконными полостями с опушкой козьего меха. По Невскому мчались конки, взлетая на Аничков мост, и мальчишка скакал верхом впереди на пристяжной.
Чёрные клодтовские статуи были как кисеёй накинуты – покрыты белым инеем. Шли юнкера в фуражках, пажи в касках с султанами, бойко отдавали честь, становились во фронт
