Министр юстиции зачитал манифест на квартире Лорис-Меликова, где собрались все члены правительства. Ответом было всеобщее изумление. Потрясённый услышанным, Абаза только спросил:
– Откуда?
– От Победоносцева, – так же кратко ответил Набоков.
– Не может быть…
– Может. Завтра увидите в «Правительственном вестнике».
Немая сцена из финала «Ревизора» сменилась бурным негодованием; особенно выделялся в хоре пронзительный голос хозяина квартиры. Более всего досталось, понятно, Победоносцеву. Невозмутимое спокойствие сохранял лишь военный министр Милютин. С Абазой случилась истерика. Александр Аггеевич зашёлся в крике:
– Немедленно всем министрам коллективно подать в отставку! Ехать тотчас в Гатчину!..
Паша-плут граф Игнатьев пожал плечами:
– Это безумие…
– Вы стоите ногами в разных лагерях! – воскликнул всегда выдержанный Валуев.
Он был подавлен и угнетён после речи, с которой на заседании Славянского комитета выступил славянофил Иван Аксаков. Вождь московской оппозиции горячо и страстно клеймил цареубийство – преступление, повергшее Россию в горе и позор, а заодно обрушился и на либералов, именуя их стремления «неразумными и преступными». Путь конституционных реформ для России Аксаков назвал «ложным» и «чуждым её национальному гению и истинным нуждам страны». Речь его была встречена овацией. И случайно ли на заседании присутствовал Паша-плут Игнатьев?..
Граф Михаил Тариэлович между тем бессвязно кричал:
– Победоносцев – негодяй!.. Он обвёл меня вокруг пальца!.. Я не позволю этого!..
На «бархатного диктатора» было жалко смотреть.
«Какой эпилог для системы и периода «умиротворения» псевдодиктатора! – размышлял Валуев. – Бывший самодержец – в могиле, нынешний – en charte privee[136] в Гатчине. Продолжают болтать о единении царя и народа, о разных видах верноподданнического усердия и самоотвержения, а между тем – Гатчина и процесс, в котором Желябов рисуется героем своих доктрин, власти играют весьма бледную роль, а министры ездят в суды, как на спектакль. Бедный Лорис стушевался и даже не обнаруживает никакого участия в делах охраны или восстановления общественного порядка. И продолжается, продолжается патриотическое балагурство Москвы под лад призывания туда центральной власти и аксаковского лозунга «Пора домой!», то есть в Китай- город. Быстро катится шар по наклонной плоскости и надтрескивается! Лихорадочный ход дел продолжается и мало-помалу переходит из драмы в комедию. О эти Аксаковы и их «особый» путь для России…»
4
Фрейлина покойной императрицы Марии Александровны, дочь великого Тютчева и супруга Ивана Аксакова Анна Фёдоровна была удостоена аудиенции молодой императрицы. Когда-то, в час восшествия на престол Александра II, она подарила Марии Александровне маленькую старинную икону Троицы, которая оставалась в её киоте и после кончины императрицы была возвращена Анне Фёдоровне. Теперь через великого князя Сергея Александровича Тютчева послала икону новому государю.
Анна Фёдоровна не ожидала этой милостивой аудиенции и даже не имела в Петербурге необходимого гардероба, чтобы явиться в полутрауре. Ей пришлось надеть шляпку и платье сестры Дарьи Фёдоровны, у которой она остановилась, и взять шаль у камер-фрау великой княгини Александры Иосифовны Анны Петровны Макушиной.
Разговор происходил в большом салоне Аничкова дворца. Тютчеву предупреждали, что Мария Фёдоровна в положении, что она от этого подурнела и чувствует себя не в духе. Анна Фёдоровна нашла императрицу похудевшей, но вид у неё был не так уж плох. Пользуясь давней близостью отношений, она прямо спросила:
– Ходят слухи, ваше величество, что вы беременны. Так ли это?
– Нет, нет, – улыбнулась Мария Фёдоровна, – мы не ждём прибавления семейства. Я вполне здорова и чувствую себя хорошо…
– Но не боитесь ли вы, ваше величество, опасностей, которые угрожают вашему супругу и вам?
– О нет! – тотчас же отозвалась царица. – Я благодарю Бога, что ни минуты не теряла бодрости духа. Я до такой степени проникнута чувством, что все мы в руках Божьих.
Тютчевой показалось, что Мария Фёдоровна боится, как бы её гостья не затронула темы цареубийства, о котором ей наверняка тяжело было говорить. Поэтому Анна Фёдоровна тут же перевела разговор на основанный ею в Москве приют для сирот и попросила государыню взять его под своё покровительство.
Молодая императрица продолжала благотворительную деятельность своей покойной свекрови. Супруга Александра II, можно сказать, только и жила этим: она положила начало многим преобразованиям, учредила женские гимназии и женские епархиальные училища, организовала Красный Крест, отказываясь в годы русско-турецкой войны даже шить себе новые платья и отдавая все свои сбережения вдовам, сиротам, раненым и больным. Теперь Мария Фёдоровна продолжила эту благородную традицию.
– С большим удовольствием, – сказала царица. – И как только буду в Москве, обязательно навещу ваш приют…
В это время из кабинета императора вышел его брат великий князь Алексей Николаевич, красавец и ловелас, правда уже заметно обросший жирком. Узнав, что у государыни Тютчева, он поспешил рассказать о впечатлениях от речи её мужа.
– Фурор, Анна Фёдоровна! Фурор! – своим обычным насмешливым тоном восклицал он.
– Я не знаю, произвела ли речь фурор, – сухо отвечала Тютчева. – Я знаю только, что были по достоинству оценены здравые мысли, талантливо выраженные…
Великий князь не дал ей договорить:
– Что бы ни сказал ваш муж, а России придётся в конце концов прийти к конституции.
– Какую же конституцию желает ваше высочество? – Теперь уже Анна Фёдоровна не скрывала насмешливости тона. – Английскую, французскую, германскую, бельгийскую?
– Само собой разумеется, конституцию, соответствующую стране…
– А если страна не желает отнять у государя власть, которую ему доверила, чтобы передать её в руки партии так называемых либералов? Ведь они совершенно чужды народу! Вопрос такой важности не может быть решён в Петербурге при закрытых дверях. Прежде чем заносить руку на краеугольный камень социального и политического строя России, нужно прежде всего узнать, чего хочет страна. А чтобы страна могла высказать то, чего хочет, нужно, чтобы она была правильно представлена. Но очень сомнительно, чтобы в настоящее время, да и в недалёком будущем, страна была достаточно зрела, чтобы иметь такого рода представительство…
