(Сын Бернара) с толку.
– Смирно, ходоки! – командовал Сын Бернар время от времени, но ходоки не слушались и продолжали сновать, как сновали. Вздохнув, Сын Бернар отлавливал первого попавшегося и доставлял к Рединготу. Редингот на десять минут отключал телефон и «входил в положение» ходока, который, как угорелый мечась по штабу, вел неспешный рассказ о своем житье-бытье.
Разные были они, ходоки. Разные думы думали, разными заботами делились, разные вопросы ставили… Но все желали понять, что ж это за штука-то такая – Абсолютно Правильная Окружность из спичек, какой в ней смысл?
Редингот отвечал честно, во всех подробностях рассказывая всем и каждому, что Абсолютно Правильная Окружность из спичек есть самая великая и бескорыстная из идей человечества, что смысла в ней нет никакого, что строить ее, в сущности, незачем, но строить надо, ибо ничего уж тут не поделаешь. Спокойно слушали его ходоки, меряя неторопливыми шагами пространство штаба и крепким мужицким умом своим пытаясь обнять грандиозность замысла. Чуяло, чуяло сердце их великую правду в словах Редингота. И пусть не каждый из них, уходя, уносил в сердце своем веру в завтрашний день, но светлым и безоблачным казался им день сегодняшний, и луч истины согревал их заскорузлые души.
– Замечательно интересные типы! – делился Редингот впечатлениями с Сын Бернаром. – Иногда такие вопросы ставят – просто в самую сердцевину вещей! Отличная это для меня школа.
– У Вас ведь уже есть одно образование, юридическое! – вслух удивлялся Сын Бернар.
– А такого образования, как «знаток человеческих душ», – нет, – признался как-то однажды Редингот. – В дипломе моем всего-то и написано что «Юра».
– Вас Юра зовут? – обрадовался Сын Бернар, которому не нравилось имя Редингот, а имя Юра нравилось с детства.
В ответ на этот глупый вопрос Редингот только покачал головой, а больше ничем не покачал:
– «Юра» – это международное обозначение правоведения.
– Извините, – смутился Сын Бернар. – Редингот тоже красиво звучит.
– Жаль, что как «знатоку человеческих душ» мне не выдадут диплома. Было бы забавно предъявлять его широкой общественности… Отловите мне еще кого-нибудь в отстойнике прямо сейчас. Ich habe Lust zu [11] поговорить с парой-тройкой других ходоков прямо сейчас: хорошие они мужики, за ними правда!
– Ходок номер двести один, – уже через несколько минут отрекомендовывался Рединготу совсем худосочный старичок в старомодном ветхом шушуне.
– Кого-то Вы мне напоминаете в своем старомодном ветхом шушуне, – задумался Редингот.
– Понятно кого! – рассмеялся начитанный ходок. – Мать Сергея Есенина, вот кого!
– Ах, да… – вспомнил Редингот. – Ну, конечно! Вы не присядете?
Вопрос оскорбил ходока.
– Я ходок! – гордо крикнул он. – И отец мой ходоком был! И дети ходоками будут. – После этого он заходил по штабу, как никто до него не ходил. Редингот вздохнул и шепнул Сын Бернару: «Больше не ловите мне таких резвых, ладно? Выбирайте каких пожирнее».
– Ну, ходок… – обратился он тут же в ту сторону, где только что видел ходока. – Как дела-то?
Похоже, ответ на этот вопрос у ходока был заранее готов:
– Да как дела… дела как сажа бела! – отозвался он уже из другого конца штаба.
– То есть? – призвал ходока к порядку Редингот.
Ходок вынужден был задуматься и ответить как положено:
– Нормально дела, спасибо.
– Чайку не выпьете? – спросил Редингот безнадежно.
– Да я ненадолго, – прослезился ходок.
– Я знаю, – с грустью заметил Редингот и патриархально поощрил ходока к разговору: – …Ну, ходок, какие заботушки?
– Одна у меня заботушка, – охотно подхватил ходок и неожиданно грубо закончил: – Сынок спятил.
– Какой Вы грубый, ходок! – не выдержал из-под стола Сын Бернар.
– Ну-ка, ну-ка… выкладывайте, – оставив комментарий без внимания, оживился Редингот, – что с сынком-то? Сколько годков сынку, говорите?
– Да не говорю еще… – растерялся логичный ходок. – Вот только сейчас скажу: годков ему сорок пять.
– Баба ягодка опять! – не к месту сострил Сын Бернар, окончательно сбив ходока с панталыку. Ходок надолго замолчал, а Редингот пнул Сын Бернара ногой под столом.
– Спятил, говорите, сынок-то, а? – Редингот принялся спасать увядшую на корню беседу и ловко спас ее.
– Спятил, говорю! Скотину не выгоняет – раз! Землю не унаваживает – два! Бабу не тешит – три.
– Какую бабу? – праздно поинтересовался Сын Бернар и получил еще одного пинка.
– Свою бабу, натурально, – каку ж еще-то? – оскорбился за сынка ходок. – Спрашиваю, чего гнетет-то тебя, сынок? Говорит: окружнось, батя! Кака ж така окружнось-то, спрашиваю, – из спичек, батя, отвечает! Однем словом, спятил сынок-то…
– Сам ты спятил, батя! – нарушил сразу все приличия Сын Бернар, и теперь уже от бати получил такого пинка, что шизым орлом вылетел за дверь, которая за ним и захлопнулась.
– Собака! – в пустое пространство нагрубил ходок и продолжал – теперь уже в адрес одного Редингота: – Как же не спятил-то сынок, а, когда спятил?
– Хотите, стало быть, ответ знать? – на всякий случай спросил Редингот.
– Хочу! – не обманул ожиданий ходок.
– Ну, что ж… тогда скажите мне, номер двести один, где правда?
– Ты про что? – чуть не остановился, но все-таки не остановился ходок.
– Ах, ходок, ходок… – начал разводить руками беду Редингот. – Вчерашним днем живете, как я погляжу! Небось, еще плугом землю пашете да бороной бороните?
Мирозданье поплыло у ходока перед глазами: вековые основы жизни на селе обрушились в один миг. Он остановился-таки, схватился мозолистой рукой за край стола и чуть слышно спросил:
– Чем же еще пахать-то да боронить, милок?
– Да головой, отец, головой! – усмехнулся Редингот, пристально глядя на ходока.
Тут ходок почему-то начал оседать и хватать ртом воздух: ну, вылитый малек!
– Как же это – головой-то? – из глубины своего невежества подозрительно воззвал он, насилу отдышавшись.
– Мощью ума, силою мысли! – открыл карты Редингот.
Ходок заглянул в открытые Рединготом карты, но расклада не понял. Обнаружилось это, когда он задал следующий вопрос:
– Без плуга? Без бороны?
– Без плуга и без бороны! – торжествующе сказал Редингот. – А вот скажите мне еще: знает ли мысль границы?
– Это глядя кака мысль… – состорожничал ходок, пяля пустые глаза на собеседника.
– Неверно! – воскликнул Редингот. – Никакая мысль не знает границ! Мысль свободна. Мысль – птица. Высоко парит она – и все ей подвластно! Heißa, juchei!
– Пойду я, мил человек, – неожиданно сказал ходок. – Пора мне…
– Стой, ходок! – пригвоздил его голосом к месту Редингот. – Стой и внемли. Ибо не я говорю сейчас с тобой…
– А кто? – не дослушав, в ужасе перекрестился ходок – и взгляд его стал безумен.
– Человечество говорит с тобой, ходок! Человечество говорит с тобой на понятном тебе языке! (В этот момент лицо ходока совсем утратило человеческие черты, а сам ходок засмеялся). То самое человечество, которое в утробе своей выносило, а потом, уже вне утробы, выпестовало самую светлую, самую чистую и самую грандиозную мысль с тех пор, как стоит земля! Мысль о том, что из коротких прямых спичек может быть выложена по земной поверхности Окружность! И эта Окружность может быть Абсолютно Правильной!
