Женщина рассказала, что звонит по просьбе родителей тринадцатилетнего Юры, живущих в селе Подывотье, что в Брянской области. В их дом пришла беда. И подробно рассказала, что там происходит. В конце разговора упомянула статью об этом, напечатанную в местной газете. Я попросил назвать статью и газету. Оказалось, статья — «Катька», написал её В.Мачулин, а газета — «Севская правда». Спросил, когда статья опубликована? Точной даты она не помнила, но заверила, что в январе этого года, точнее — где-то до 23 января. Как обычно, я подробно записал и её рассказ, и ссылку на статью. В этом рассказе меня больше всего удивил один момент: написанные Юриным почерком записки падают откуда-то сверху, как бы с потолка, даже в том случае, когда неподвижно сидящего Юру крепко держат за руки!
Хотел было тут же ехать в газетный отдел Библиотеки имени В.И.Ленина, но передумал: ведь это у чёрта на куличках! Как-нибудь ещё соберусь. И лишь когда писал эту книгу, выбрался. Выписал «Севскую правду» за январь 1991 года, стал листать. Действительно, в номере от 22 января напечатана статья «Катька» — за подписью В.Мачулина. Стал изучать и сопоставлять с рассказом той женщины. Противоречий и расхождений обнаружено не было. Ниже я излагаю эту поразительную историю, основываясь на этих двух источниках.
Всё началось осенью 1990 года, когда какая-то неведомая сила дважды валила Юру на бок — вначале на один, потом на другой. Позднее появились боли в ногах. Когда стало совсем невмоготу, показали Юру врачам. Но те ничего определённого сказать не могли.
Достали путёвку в Евпаторию, но отец с сыном пробыли там недолго. Юру почему-то сразу стало тошнить, какая-то непонятная сила всё время тянула его домой. Он стал раздражительным, малообщительным, «отдых» в Евпатории стал ему невтерпёж. Домой выехали досрочно. Но всё это было лишь прелюдией к тому, что произошло впоследствии.
Дома же всё началось в святки. Вдруг стали летать предметы, биться стёкла, сыпаться записки. Их собирали, складывали в кучу. И все — угрожающие, типа — я, мол, вам покажу, сволочи! И подпись: «Катька». Написано же почерком Юры.
Юрина мама рассказывала об этом так:
— Вслед за первой запиской посыпались другие, все — угрожающие. Падали они из-за штор, с потолка, каким-то ветром, по свисту напоминающим вьюгу, заносились к порогу закрытых дверей. Думали, розыгрыш какой. Почерк-то Юрин. Спрашиваем у него: «Ты писал?» А он сидит какой-то отрешённый. «Не знаю», — говорит. А потом сказал: «Я» — «А зачем ты это делаешь?» — «Мною командуют». — «Кто, сыночек?» — «Не знаю. Какая-то сила».
При всём при этом никто не видел, чтобы Юра сам писал или подбрасывал записки. Специально садились рядом с ним, держали его за руки. Как только начнут разговор — записка. Её текст, бывает, представляет собой продолжение только что начатой беседы. А бывает, в тексте содержатся собственные выводы. Юру держат за руки, он неподвижен, а написанные его почерком записки всё летят и летят!
Очень Катьке не понравился приезд одного из двух племянников Юры — маленького Саши. Пошли записки с требованием убрать Сашу. В противном случае Катька грозилась замучить его. В своём неприятии Саши Катька не ограничивалась записками. Отбирала и прятала соски, бутылку с молоком. Потом выстроила все восемь отобранных сосок в линеечку, а по бокам сосок — волосы, вырванные из Сашиной головы.
Решили обратиться в больницу. Только стали обсуждать это дело, как из-за оконной занавески летит записка: «Зря стараетесь, врачи не помогут, Юрку всё равно замучаю. Катька».
Долго без толку стучались в разные инстанции. Но однажды достучались: прибыли директор совхоза, председатель исполкома сельсовета и секретарь парторганизации. Но Катька об этом знала заранее и предупредила их приезд такой запиской: «Что, учёных привести хотите, сволочи, ну, я вам устрою чудо. Юрку не убрали, ну, я ему ночью дам, гады».[15]
Сказано (вернее, написано) — сделано. Юру щипало, било как бы изнутри матраца (совсем как меня «Барабашка», только тот делал это почти нежно), подушка вырвалась из-под его головы и зашвырнулась в другую комнату; застёгнутые на Юриной руке часы сорвались и, хрястнувшись о пол, вдребезги разбились. Тут уж было не до сна.
Пригласили участкового инспектора — Николая Фёдоровича Ахремина. Только тот вошёл — записка: «Что, Фёдоровича пригласили, ну и что, ничего не выйдет. И кидаться вам ни к чему, гадам. Я вам дам, сволочи. Катька».
Рассказывает участковый:
— Сижу я за столом и глазам своим не верю. Летит подставка из-под сковородки, и прямо по портрету — шлёп. Затрещали стёкла. Роман[16] берёт её, отнёс на кухню. Через несколько минут она опять летит. Прошло немного времени — ведро с водой прилетело из кухни и стукнулось о стену. Вода разлилась. То валенки прилетят, то пластинки, то пузырьки разные. И летят они в основном оттуда, где сидит Юра, хотя он к ним даже не притрагивается. Стемнело. Включили свет. Поговорили немного, слышу скрип. Глядь, пробка в счётчике выворачивается. Свет погас. Пробка улетела и с силой стукнулась где-то. Зажгли керосиновую лампу, поставили на стол. Через минуту свист вьюги и словно кто-то дунул. Лампа погасла. Лежит на столе коробок спичек и вдруг сам открывается. Зажигаются спички и горящие, словно свечки, выстраиваются на полу.
Однажды Юра исчез сам. Сидел рядом на диване и вдруг исчез. Всё обыскали — нет нигде. Нашли на чердаке:
— Почему ты здесь?
— Меня затащили.
— Кто?
— Не знаю.
Зашли в дом — опять исчез. Оказалось, решил убежать. Догнали, а четверо здоровых мужчин остановить, справиться с ним не сумели. Справились с ним, лишь когда кто-то прочёл «Отче наш». Почему и куда бежал, объяснить Юра не мог.
Опять пошли записки: «Уберите Юрку, иначе замучаю». Решили увезти Юру в Середино-Буду, к старшему брату. И опять, только заговорили об этом, записка: «Что, Юрку в Буду хотите отправить, знаю, догоню и там. Только вот в Брянске не знаю, где искать». И добавлено: «Моя сила действует за 50 километров, всё видит и всё может».
Решили обратиться к помощи церкви. Но и тут записка: «Что, в церковь поедете? Лучше б о Юрке позаботились, пока не поздно, а то убью и дом спалю. Хотела это сделать, да Юрка увидел». Катька добавила, что попа она не боится.
Тогда задумали пригласить в дом местное начальство. Катька узнала и об этой задумке, написала: «Что, Роман, и начальство пригласил? Да я их выгоню. Роман, помни, до конца Юркиного срока 9 часов осталось. А завтра утром ты его уже не увезёшь, потому что ноги у него не пойдут. Если хочешь, то только вечером. Вообще-то, как сам знаешь. Думай, Роман, 9 часов осталось. Катька». И стал Роман Леонтьевич думать.
Решили вызвать из Брянска зятя Сергея, чтобы забрал Юру, а заодно и своих детей Сашу с Олей. Тут же записка: «Тонь,[17] я знаю, ты дала телеграмму Сергею, чтобы приехали. Я их переверну при первом же повороте».
Сергей приехал с женой на своей белой «Волге». Решили уезжать вечером. Перед выездом мать Юры окропила «Волгу» святой водой. Дети при этом были в машине. И тут по ней пошли удары, да такие, что боялись, как бы не перевернулась. Отложили выезд до утра.
Утром не нашли ключей от машины, использовали запасные. Уехали. Антонина Степановна вошла в дом — ключи от машины из печки летят, вслед записка. Катька сообщает, что ключи она спрятала, что детей зря отправили — в больнице теперь они…
И тут в доме появилось письмо без почтовых печатей, написанное знакомым почерком дочери Антонины Степановны, жены Сергея. В письме сообщалось, что под Навлей они попали в аварию: у Саши сломана рука, у Оли повреждены лоб и переносица. Они в больнице.
Позвонили в Навлю: да, была авария. Всё правда. В машине — белой «Волге» — ехали муж с женой и двумя детьми. У мальчика сломана рука, у девочки разбиты лоб и переносица. Но фамилия пострадавших другая!
Как оказалось впоследствии, Сергей подъехал к Навле несколько позже той белой «Волги»…
До Брянска доехали благополучно. Но и там нечистая сила, похоже, достала бедного Юру. Наврала,
