«Надо посоветоваться с командиром полка». – Прижимаясь к стене, Неустроев медленно пробирался на КП, где оставался Соколовский. О появлении фашистов в рейхстаге он немедленно доложил командиру полка, а указаний получить не успел: оборвалась связь. Прошло уже немало времени с тех пор, как Ермаков ушел искать обрыв, а результатов никаких. Неустроев отправил Прыгунова к соседям. Оказалось, Давыдов и Логвиненко тоже не имели связи со штабом своего полка.
«Может, уже налажена связь?» – С надеждой открыл дверь кабинета. Гусев с кем-то говорил по внутреннему телефону. Пока связи со штабом полка нет.
– Ярунов, Ярунов! – кричал в трубку Гусев. – Говори громче!
По лицу Кузьмы Неустроев догадался: что-то неутешительное передает Ярунов. Брови сошлись, веки подергивались. Гусев еще громче закричал:
– Ярунов! Ярунов!.. Ах, черт побери, оборвалось. – Не бросая трубки, сказал: – Сьяновская рота дерется врукопашную. Там замполит с комсоргом… Тяжелее на втором этаже, где Ярунов держит галерею, что в зале под куполом. Немцы устроили пожар: горят ковры, паркет, кресла.
«Теперь понятно, откуда дым», – сообразил Неустроев.
Гусев продолжал:
– Ярунову тяжело, но помощи не просит: знает, всем трудно. Лишь одна просьба отовсюду: воды. Вместе со Сьяновым дерется и командир хозвзвода лейтенант Сизов. Солдаты беззлобно поругивают его: «Лучше раздобыл бы нам водицы, хоть по стаканчику».
Что ж, они правы! За сутки – ни глотка. Хозяйственники не раз пытались доставить воду и еду. Не вышло: или люди гибли, или приходили с пустыми, изрешеченными пулями термосами.
Дверь КП распахнулась. Из коридора хлынули клубы дыма.
– Горят шкафы, товарищ капитан. Фаустами немцы подожгли, – доложил солдат с порога.
Соколовский выбежал в коридор.
– Разбирай перегородки, туши пожар! – приказал он, а сам кинулся наверх, чтобы уточнить, что делается на площади.
Со стороны Шпрее, стреляя на ходу, медленно ползли два немецких танка. Следом за ними перебежками продвигались автоматчики. Вот оно что! Контратаку, предпринятую фашистами внутри здания, поддерживают снаружи. Значит, решили во что бы то ни стало вернуть рейхстаг. Может, лучше покинуть его на время? Нет, нельзя: на площади люди окажутся под многослойным перекрестным огнем!
Неустроев на КП обдумывал создавшееся положение. «Значит, фашисты уже не надеются одолеть нас в бою… Думают огнем выкурить и проложить себе путь к выходу из рейхстага».
Вернулся Гусев с опаленным лицом:
– В коридоре жара, как у доменной печи. Огонь теснит бойцов.
Внезапно зазуммерил внешний телефон. Капитан одним прыжком оказался у аппарата. Боясь, что связь может оборваться каждую минуту, торопливо доложил обстановку:
– Товарищ «четвертый», в рейхстаге пожар, на людях загораются шинели, в окнах лопаются стекла… Держимся, нужна вода…
Зинченко некоторое время молчал. Потом сказал:
– Разрешаю покинуть рейхстаг…
Неустроев растерялся: не ожидал подобных слов. «Неужели полковник подумал, что хотим бежать?» Горло точно чем-то сдавило. Машинально расстегнул ворот гимнастерки:
– Не для этого докладывал, товарищ «четвертый».
– Я вас понял. Повторяю, разрешаю, если найдете необходимым.
Положив трубку, комбат дрожащими пальцами долго не мог вынуть папиросу. Не раз отступал он за войну. Но что значит покинуть сейчас рейхстаг? Сможет ли он после людям в глаза смотреть? Нет, скорее гибель, чем отход. Тут же поймал себя на мысли, что рассуждает, как рядовой солдат. Ему, офицеру, вверена судьба многих людей…
– Что скажешь, Кузьма?
– Сам знаешь, «разрешаю» – это ведь не приказ. А все же фашисты плохо рассчитали… Что значит поджечь шкафы? Понимаешь? Этим они надолго сами перекрыли себе дорогу к наружной двери. А для нас – передышка.
– И все же за коридором надо смотреть в оба!
– Это само собой. Но главной опасностью были и остаются выходы из подвалов…
В коридоре уже горел паркет. Стало быть, немцы здесь не смогут пройти. Тем временем нужно укрепить оборону выходов.
Неустроев понял Гусева. Да, весьма резонно поступить именно так, как он предлагает.
– Согласен, Кузьма Владимирович. Посылай связного, только кого-нибудь посмелее. Пробираться-то придется через двойной огонь.
– Разрешите мне, – шагнул вперед Щербина.
