гудение смолкло.
«Предохранитель сгорел», — подумал Кузовкин и потянулся к задней панели. В этот момент где-то над ним раздался негромкий треск, будто рвалась плотная пергаментная бумага. В комнате явно запахло горелой изоляцией. Василий Алексеевич посмотрел вверх и замер.
Прямо над ним из стены выступала голова и половина туловища тощего и взъерошенного человека. Открыв рот, человек таращился на него с глупейшим выражением лица. Выработанная за годы службы способность сохранять самообладание не оставила Василия Алексеевича и теперь.
— Вы кто такой? — сердито спросил он. — Как вы сюда попали?
Человек с отчетливым стуком захлопнул рот.
— А вы? — растерянно отозвался он.
— Я? — Кузовкин саркастически усмехнулся. — Глупее ничего спросить не могли? Это моя квартира. Ну-ка вылезайте оттуда!
Человек пошевелился, уперся руками в стену позади себя и беспомощно взглянул на Кузовкина:
— Не могу никак.
Василий Алексеевич поднялся и оглядел субъекта внимательней. То, что он увидел, поразило его почти так же, как тогда, когда он узнал, что на симпозиум за границу поедет не он, а начальник другого отдела Матюшин.
В стене, в том самом месте, откуда торчал незнакомец, не было никакой дыры. Его туловище выходило из стены, никак не нарушая ее целостности.
Кузовкин осторожно пощупал стену, пиджак и провел пальцем по линии их соприкосновения где-то в районе живота странного гостя.
Тот поежился и смущенно хихикнул.
— Вы что? — ошеломленно спросил Кузовкин.
— Щекотки боюсь, — ответил незнакомец и покраснел.
— При чем тут щекотка? — непонимающе сказал Василий Алексеевич и озлился: — Да как вы сюда попали, в конце концов?
— Если бы я знал! — с тоской ответил незнакомец. — Вы понимаете, мы готовили эксперимент, имеющий чисто теоретическое значение. Я уходил из лаборатории последним и решил еще раз проверить правильность включения цепей…
— Вот и сидели бы в своей лаборатории, проверяли бы на здоровье, — подхватил Василий Алексеевич. — Зачем же по чужим квартирам лазить? А может, вы жулик?
— Ну что вы, — безнадежно сказал незнакомец. — Я инженер-электроник. Я же вам объясняю. Эксперимент должен был доказать принципиальную возможность перемещения объектов вне пространства. Чисто принципиальную, вы понимаете? Ни на какие практические результаты мы и не смели рассчитывать.
Он дернул себя за вздыбленные волосы и махнул рукой.
— Я и нагрузку не давал, честное слово. Просто включил стартовый аккумулятор и прозванивал тестером. Вдруг вспышка, толчок — и вот, пожалуйста! — Он обвел вокруг себя рукой.
— А где же ноги… э-э… все остальное? — подозрительно спросил Кузовкин.
— Наверное, там осталось.
— То есть где это там?
— Может, в лаборатории… — неуверенно предположил незнакомец.
— Что вы меня дурачите, друг любезный! — возмутился Василий Алексеевич. — Тоже мне квартирный иллюзионист! Может, еще скажете, что ваши брюки там тоже с кем-нибудь ведут беседу?
— Да нет, что вы, — мучительно сморщился незнакомец. — Теория это предполагает. — Он немного поерзал. — Вот сейчас ногами шевелю. Вы понимаете, не знаю, как вам это объяснить, по-видимому, две области пространства совместились, а их граница случайно совпала с поверхностью этой стены, и теперь для сторонних наблюдателей я и здесь и там одновременно.
— Догадываюсь, что сторонний наблюдатель — это я, — ядовито заметил Василий Алексеевич. — Надеюсь, я не слишком обременяю вас своим присутствием?
Незнакомец свесил голову на грудь и удрученно молчал.
— Ну и долго вы собираетесь так висеть? — немного успокоившись, спросил Кузовкин.
— Не могу сказать ничего определенного, — ответил незнакомец таким тоном, словно речь шла не о возмутительном и противоестественном пребывании в его, Кузовкина, квартире, а о сводке погоды на послезавтра.
Этот тон вызвал у Василия Алексеевича очередной взрыв негодования.
— Что за безответственность. — вскричал он с тем самым выражением, которое хорошо было известно всем его подчиненным. — А если бы вы в баню, в женское отделение, или в квартиру самого Терентия Федоровича… — Он спохватился и замолчал. — Тоже ничего определенного? Да за такую халатность гнать надо в три шеи!
Василий Алексеевич достал из кармашка белоснежный платочек и промакнул лоб и глубокие залысины.
— Нет, вы мне скажите, как вы намерены отсюда выбираться? — официально потребовал он.
— Наверное, надо отключить стартовую нагрузку, — уныло сказал незнакомец. — А может, что еще. Только в институте сейчас уже никого нет. Слушайте! — оживился он. — Позвоните Вадиму Сергеевичу Байкову. Скажите ему, что я, то есть Акимов…
— Говорите номер, — Василий Алексеевич взял с журнального столика блокнот, карандаш и приготовился записывать.
— Сейчас, — сказал Акимов. — Сейчас. Двести тридцать четыре… Нет, двести тридцать два… — Он похлопал себя по карманам пиджака, потом поскреб стену за собой.
— Ну так что же? — нетерпеливо поднял глаза Кузовкин.
— Понимаете, — беспомощно сказал Акимов, — номер у меня в записной книжке, а на память не помню.
— А книжка где?
— В брюках. — Акимов потупился. — В заднем кармане. Я ее чувствую, а достать не могу. Наверное, придется ждать до утра, пока в Лаборатории кто-нибудь не появится.
От смущения он ерошил и без того растрепанные волосы.
— Черт с вами, — устало сказал Кузовкин. — Торчите теперь в стене как гвоздь. Безобразное отношение, просто безобразное.
Он не стал уточнять, к чему именно, хотя и без того было ясно, что имеется в виду и непонятная работа Акимова, и уютная квартира Василия Алексеевича, и его же, Василия Алексеевича, душевное равновесие.
Он сделал круг по комнате, стараясь лишний раз не наступать на пушистый ковер на полу, потом взглянул на часы и вдруг всплеснул руками.
— Боже мой! Как я мог забыть?
— Что-нибудь случилось? — участливо спросил Акимов.
— Он еще спрашивает! — огрызнулся Кузовкин. — Ко мне сейчас гость должен прийти. Между прочим, дама. Как я ей буду все это объяснять?
