молодым, только поднявшимся хвощом. Местами торчали редкие, чахлые сосенки. То здесь, то там, вытянув длинные шеи, перелетали утки.
Сколько Росин ни греб, все те же берега, все тот же хвощ, все те же, казалось, сосенки…
Но как ни велико болото, есть край и у него… Опять по сторонам встали деревья. Тут прямо не пробьешься: запетлял проток. Накренились над ним подмытые водой ели.
Все уже полоса чистой воды. Ее сжимали заросли кубышек. Их желтые цветы и круглые ременчатые листья стояли неподвижно. Торчали покрытые зеленой слизью топляки. Густые ветви скупо пропускали солнце.
На куст ивняка вспорхнул рябчик. Чуть пригнув хохлатую головку, посвистел соседу на той стороне речки.
– Началось. – Федор кивком головы указал вперед.
Поперек протока высилась целая баррикада из старых, с опавшей корой деревьев. С торчащих, как рога, сучьев свисали космы выцветших водорослей.
– На берег выбираться надо. Смотри, как накрестило.
– Да и там не лучше, – отозвался Росин.
– Там хоть под ногами твердо. Выгружай, на руках лодку перетаскивать будем.
– Смотри-ка, Федор, дальше еще завал! – удивился Росин.
– Теперь всю дорогу так будет, недели полторы. И еще, однако, хуже. Не забоишься?
– Ну что ты!
– Как знаешь. Погоди уж, не опускай лодку, потащим сразу за другой завал. Остерегайся, на сучья не напорись.
Что-то мелькнуло сбоку. На кривой внизу ствол березы прыгнул горностай. По шероховатой коре он легко взобрался метра на два, и теперь из-за ствола выглядывала любопытная мордочка. Росин опустил лодку и побежал к березке. Горностай с проворством белки взобрался вверх и был уже в кроне дерева. Росин поправил ремешок фотоаппарата и полез на березу. Подобрался к горностаю почти вплотную: протяни руку – и достанешь. Обхватив ногами ствол, Росин освободил руки и навел фотоаппарат на зверька. Горностай настороженно смотрел в объектив и вдруг бросился в лицо. Росин чуть не свалился с дерева, а горностай, проскочив возле уха, уже сидел на конце дальней ветки. Росин опять навел фотоаппарат и сделал несколько снимков.
Около березы под старым гнилым пнем была нора. Где-то там, в глубине, под корнями, гнездо, выстланное перьями птиц, шкурками и шерстью съеденных горностаем мышей и полевок. Может быть, там уже были маленькие горностайчики. Чтобы не тревожить больше зверька, Росин поспешил уйти. Лодку спустили на воду… Несколько гребков веслом – и за поворотом еще завал. А уж за ним проток, казалось, сплошь завален деревьями.
– Так только кажется. Кое-где и там понемногу плыть можно, – подбадривал Федор.
Проталкиваясь между стволами, медленно двигалась лодка.
Вот оба вылезли на дерево, лежавшее поперек протока, и под ним протолкнули лодку.
Но дальше завал – не протолкнешь. И берега крутые.
– Придется, паря, за топоры.
Вместе со щепками летели брызги. Ухало в воду одно бревно, вздрагивало под ударами топоров другое… Лодка постепенно уходила в прорубленное окно, как под мост. Теперь уже рубил только стоящий на носу Росин. Федор сидел на корме и, ухватившись за бревна, держал лодку. Ухнуло в воду очередное бревно, и весь завал над головой неожиданно шевельнулся, осел. Оба инстинктивно сжались… Но завал не обрушился.
С опаской посматривая вверх на толстенные валежины, Федор вытолкнул лодку назад. Не спеша закурил, внимательно осматривая завал. Росин положил топор и, растерянно улыбаясь, смотрел то на Федора, то на завал.
– Дай-ка топор, – попросил Федор. – У меня, поди, навыка-то поболе.
Прежде чем рубить, Федор долго осматривал, даже ощупывал каждое дерево… И все кончилось хорошо. Долбленка выплыла из-под завала с другой стороны.
– Так, паря, прорубились, теперь маленько поплывем.
Проток превратился в кладбище лесных великанов. Вековой кедр, поваленный ветром и временем, перегородил собой речку, падавшие деревья сносило течением и прижимало к его корявому стволу. Весеннее половодье приносило бурелом, и так из года в год рос огромный завал. В иных завалах деревья лежали так плотно, что даже солнце не могло пробиться к воде. Вода под ними казалась черной, и из темной глубины изредка показывались громадные полосатые окуни, караулившие добычу среди обглоданных сучьев.
– Опять прорубаться будем?
– Нешто этот прорубишь! Берегом тащить придется. Давай как-нибудь вылезай.
Росин по завалу выбрался на берег. Придерживаясь одной рукой за ветку ивняка, другой брал у Федора вещи и складывал на землю.
Синица-гаичка прыгала по веткам березки, осматривала наросты лишайника, заглядывала в торцы сломанных сучков, в развилки веток.
– Слышишь, бурундуки заговорили? По всей тайге. К дождю, – сказал Федор, подавая рюкзак.
На берегу, на поваленном дереве, сидел на задних лапках нахохлившийся полосатый бурундучок и время от времени трункал, не обращая внимания на людей. Росин давно уже, к неудовольствию Федора, наводил на бурундука фотоаппарат то с одной, то с другой стороны.
Лодку приходилось то поднимать над головой и протаскивать поверх сучьев, то проталкивать по земле в просвет под завалом, а то просто тащить на спине, обдирая о сучья лицо и руки. Росину к тому же надо было стараться не задевать за сучья фотоаппаратом.
Все на Федоре было уже не один сезон ношено. И эти посеревшие от дождей брюки, и эта линялая, примявшаяся по костям рубаха. Только бродни совсем новые. И он вроде жалел их, старался получше выбирать дорогу.
…За тучами не видно, село ли солнце. Но по сгустившемуся в тайге сумраку чувствовалось: пора готовиться к ночлегу.
Небо изредка освещали молнии. Погромыхивал гром.
– На нас туча накатывается. – Федор покосился на небо и туже натянул брезент на остов шалаша.
Росин сел на валежину. Как обычно, в последнее время по вечерам было немножко грустно. «Вернусь из тайги, напишу отчет и обязательно, хотя бы денька на два, в Москву, к Оле… А потом снова в урманы можно…»
Молнии сверкали все чаще, ярче и ближе – то трещиной, то разветвленным корнем, то сплошной вспышкой. Грохот – даже в ушах звенело. Вдруг в самой толще тучи вспыхнул слепящий зелено-белый огонь. Через мгновение погас, но туча еще горела каким-то жутким, фосфорическим зеленым светом.
Ударили по брезенту упругие струи дождя. С новой силой рвали ночь синеватые вспышки. Деревья, протока, трава высвечивались из кромешной тьмы, видениями незнакомого мира.
Ветер метался в вершинах. То тут, то там раздавался треск ломающихся стволов, шум падающих деревьев.
– С таким ветром дождь недолго будет, – проговорил Федор, удобнее укладываясь в шалаше.
Росин лежал на ворохе травы и слушал, как гибли деревья. Но усталость взяла свое… И вскоре он уже не слышал ни шума ветра, ни треска ломающихся стволов, ни громовых
