Прикоснувшись губами, ничего не испытав.
— Раскрой губки. Прихвати головку губами — ты мне этим доставишь удовольствие.
Я покорно сделала и это, ощутив, что мой рот заполнился и я не могу шевельнуть языком.
Он стал делать членом осторожные, мелкие движения, цепляясь за мои зубы, прижимая язык.
— Не выпускай, — все больше возбуждаясь, шептал он. — Шире открывай рот… еще шире… еще…
Я задыхалась. Мне было нечем дышать, мне хотелось языком вытолкнуть член изо рта, но я была словно парализована.
— Ах, как хорошо… Боже мой… какое наслаждение. — Захлебывался в шепоте этот большой, грузный человек, над которым я, худенький ребенок, склонилась, вытянув шею и раскидав свои волосы по его бедрам.
Потом что-то липкое, пульсируя, хлынуло в глотку, я подавилась, словно вздохнула под водой, и рванулась в сторону свалилась с кровати на ковер, и меня вырвало. До помутнения в глазах. Я помню большое голое тело доктора Шаца, мечущегося по комнате, затем отмывающего меня в ванне, как запачкавшееся дитя, и мокрым полотенцем скребущего загаженный ковер.
Спать мы легли валетом, и когда я неосторожно касалась его тела под простыней, то вздрагивала от брезгливости, и тошнота опять подкатывала к горлу.
Утром за завтраком я выглядела бледной, с синими кругами под глазами, как после тяжелой болезни, и поймала на себе несколько недоумевающих взглядов с соседних столиков. Мне доктор Шац заказал стакан молока, и стоило сделать первый глоток, как я вскочила и бросилась в туалет, где меня снова стало рвать, и я опустилась на колени возле унитаза, чувствуя, что еще немного, и меня вывернет наизнанку.
В Нью-Йорк мы добрались без особых приключений. Бледность понемногу сошла с моего лица, а на севере свежий холод вернул щекам прежний румянец.
Первым делом я позвонила маме и с нескрываемым торжеством в голосе сообщила ей, что добралась домой благополучно и что это была замечательная идея отправить меня с доктором Шацем — золотым человеком, большим другом нашей семьи. Последние два слова я настолько подчеркнула, что на другом конце провода наступило недоуменное молчание. Чтобы дальше не интриговать, я повесила трубку.
ОН
Есть такая пора, в начале мая, когда все южные курорты Советского Союза, в любое время переполненные до отказа, буквально захлебываются от наплыва людей. В эти дни не только в гостиницах, но и в частных домах почти невозможно найти — о комнате и не мечтают — уголок для ночлега. А билетные кассы аэропортов берутся штурмом тысячными толпами.
Объясняется все просто. На начало мая в Советском Союзе выпадают два официальных праздника: Первое мая — День международной солидарности трудящихся и День Победы над Германией, отмечаемый 9 мая. В первый праздник не работают два дня, во второй — один, а между ними непременные суббота и воскресенье, и, таким образом, набирается пять нерабочих свободных дней. Четыре дня можно взять дополнительно за свой счет и на целых девять дней после холодной зимы и дождливой, слякотной весны умчаться на сухой, солнечный юг, к Черному морю, где уже полно купающихся. Получается дополнительный отпуск.
Особой популярностью пользуется в мае Ялта — белый, поросший темными кипарисами игрушечный город, прижатый крымскими горами к теплому ароматному морю. На Крымском полуострове, в отличие от Кавказа, — сухой и жаркий воздух и не бывает той духоты, как скажем, в Сочи или Гагре. Поэтому основной поток шального курортного половодья обрушивается на «жемчужину
Крыма», как ее именуют в рекламных проспектах, бедную Ялту.
Каждый год в первую декаду мая я стал приземляться в Ялте. Один. Или с кем-нибудь из приятелей, обычно коллегой из нашей столичной газеты. На сей раз компанию мне составил наш политический обозреватель Анатолий Орлов — малый неглупый и занятный, чье соседство десяток дней подряд вряд ли приестся и станет тяготить. Мы не были с ним на короткой ноге. От откровений автоматически сдерживало хотя бы то, что он был секретарем нашей редакционной партийной организации и, по крайней мере формально, числился моим идеологическим наставником, а я его поднадзорным. Да и был он немного примитивен и простоват. За явным недостатком дарования откровенно лизал зад начальству и делал карьеру.
Толя был примерно моих лет. Женат. Жену я его не знал. В гостях у него ни разу не был, а к нам, на коллективные редакционные выпивки, он ее никогда не приводил. И нисколько не стесняемый своим пуританским саном партийного вождя, напропалую ухаживал за женщинами, и не одна из наших дамочек спиной познала звон диванных пружин в его кабинете.
Так что ехать в Ялту в паре с Толей было вдвойне удобно: с одной стороны, его присутствие рядом создавало алиби перед женой, отводило подозрение о возможных курортных шалостях, а с другой — он-то как раз и был незаменим в поисках любительниц скоропалительных романов. А ради чего еще едут в Ялту без жен двое здоровых мужчин?
Отделаться от жены в этом году мне удалось с превеликим трудом. Выручил случай: прихворнула дочь. А то бы мне помирать от тоски в одном номере с супругой, на пляже вечно жмурить глаза, чтобы она по нехорошему блеску в них при виде легкодоступных молодых женских тел вокруг не вычислила безо всяких сложностей, как я тут постился, приезжая без нее.
Длиннющие очереди у билетных касс и непременное отсутствие мест в гостиницах к нам с Толей не имели никакого отношения. Билеты на облюбованный нами авиарейс Москва — Симферополь были доставлены на дом, в Симферополе нас ожидал у выхода из аэропорта корреспондент нашей газеты по Крыму и в казенной редакционной «Волге» помчал нас через зеленеющую степь, потом невысокие темные горы, к бирюзовым водам Черного моря, где на самом краю Ялты зеленела железной крышей среди темных кипарисов старомодная гостиница «Ореанда», жить в которой было по-домашнему уютно, не в пример новым ультрамодерным отелям из бетона и стекла, обезобразившим милый бабушкин облик старейшего русского курорта.
В «Ореанде» некогда останавливались Чехов и Бунин и даже Лев Толстой, а нынче она была отдана исключительно иностранцам — а они-то уж зря денежки не платят, тем более в конвертируемой валюте.
Советским гражданам проникнуть туда практически невозможно. За исключением таких «бобров», как мы с Толей. Есть в Советском Союзе узкая прослоечка людей — партийные верхи, журналисты, заметные ученые, генералы, писатели и артисты, для которых власти создали сладкую жизнь. Перед нами распахиваются двери закрытых для обычных людей магазинов, по первому звонку нам предоставляют места в отелях, как бы переполнены они ни были, если надо, бесцеремонно выдворив других, пониже рангом. Мы не стоим в очередях за билетами. Нас пользуют бесплатно лучшие врачи в спецполиклиниках. И много, много других привилегий и услуг, которые ни за какие деньги не купить.
Нам отвели два соседних номера на первом этаже. Правда, окнами во двор. В номерах с видом на море прочно сидели иностранные туристы, а их, как известно, переселять не совсем удобно. Но мы не обижались. Нас вполне устроило то, что получили. Хорошая комната. С
