Голос Джейн. Я звоню из аэропорта. Мы уезжаем в Лондон. Всей семьей. Внезапно. Не знаю почему. Роджер в ужасном состоянии. Я звоню тебе, чтоб попрощаться, хотя он запретил мне разговаривать с кем бы то ни было в Москве. Прощай, милая. Я к тебе так привязалась. Мне в Лондоне будет тебя недоставать.
Лидия. До свидания, Джейн. Зачем «прощай»? Мы увидимся в Лондоне. Наша группа переезжает туда, чтоб продолжить съемки фильма. Алло! Ты слышишь меня? Алло!
В трубке послышались короткие, отрывистые гудки отбоя.
44. Интерьер.
Дом родителей Лидии.
В этой небогатой и тесной квартире ощущается провинция. Старомодный, с бахромой, абажур над большим обеденным столом, застланном скатертью с ручной вышивкой. Множество разнокалиберных фотографий в единой раме под стеклом. Резной темный буфет с бутылями домашней наливки, увенчанными горками сахара. Под балками потолка по стенам гирляндами провисают связки репчатого лука и чеснока.
Лидию, видно, только что с поезда, облепили, затискали домочадцы. Отец с матерью, две сестренки и братишка.
Лидия. Задушите! Ой, как выросли!
Отец. На своих харчах, под своей крышей, чего им не расти?
Мать. А ты еще пореже приезжай — совсем не узнаешь.
Лидия. Так ведь прежде-то денег на дорогу не могла собрать, а нынче времени совсем в обрез, на один день только и отпустили.
Отец. Знаем. Чего там! В газетах читали! Высоко летаешь, дочь! Гляди, где сядешь!
Мать. Не каркай! Ничем ему не угодишь. На радостях уже, никак, клюкнул?
Отец. А как же по-твоему? Каждый день к нам, что ли, знаменитая дочь приезжает? Я уж и гостей позвал. Пусть полюбуются, кого мы с тобой, жена, на свет произвели. Ух, девка, мало я тебя в детстве порол! Еще бы выше взлетела.
Мать. Уймись! Кому сказала! Дочь в кои-то веки домой заглянула, а он плетет невесть что. Ты на него не обижайся, Лидуся. Это он от радости. Совсем одурел, как в газетах про тебя напечатали. Все газеты скупил и уж который раз перечитывает. Даже очки для чтения новые справил.
Лидия. Папочка, милый! Я тебя очень люблю! И тебя, мамуля! А уж вы, мелюзга, у меня из памяти совсем не выходите. Так мне с вами хорошо! Даже не представляете. И никуда бы я не ехала за границу. С вами бы вот тут сидела и в Москву бы нос не казала. Жили бы тихо-мирно. Господи, много ли мне нужно?
Мать. Что, дочь, говоришь, не пойму? Тебе такая дорога открывается. Все перед тобой… к твоим ногам. Только бы и радоваться, а у тебя… глаза на мокром месте.
Лидия. Мамочка, дорогая! Ой, не спрашивай. Худо мне, невмоготу. А сказать не могу. Даже вам.
Мать. Ой, горе мне! Неладно с тобой, Лидка?
Отец. Да слушай ты ее! Под отчий кров попала — вот и расслабилась. Хоть вымахала, а все дитя. К мамке тянет. В такой дальний путь снарядилась. Это ж тебе не в Воронеж или в Тамбов. В самый Лондон… столицу Британской империи. Будь она неладна… Шутка ли! Нервишки перетянуло. Невольно взвоешь.
44а.
Веранда того же дома.
Через широкое окно веранды, раскрытое настежь, видно все, что происходит в доме. А там во всю кипит праздничное застолье. Гостей полно, не протолкнуться. Стол перегружен посудой и бутылками. Гости распарились, осоловели от выпитого. Больше всех гомонит совсем перебравший отец Лидии. Под чей-то аккордеон он выплясывает на свободном пятачке и приглашает свою дочь, тоже изрядно захмелевшую, присоединиться к нему. Под громкое одобрение гостей и оглушительные хлопки в ладоши Лидия идет танцевать с отцом, пляшет залихватски, самозабвенно, не как столичная актриса, а как простая, незамысловатая девушка, вроде никогда и не покидавшая этот тихий городок.
А на веранде кипят свои страсти. Тут дети снимают портновским «сантиметром» друг с дружки размеры, а старшая сестренка Лидии записывает аккуратно все цифры на бумаге.
Старшая сестра. Вот навезет нам Лидка подарков, из самого Лондона! Мне — дубленку!
Младшая сестра. И мне!
Старшая сестра. Ни в коем случае! Ты, глупенькая, ничего не соображаешь. Как же это мы с тобой в одинаковом выйдем? Как из одного приюта!
Братишка. А мне джинсы!
Младшая сестра. И мне тоже!
Старшая сестра. Она хочет опозорить всю семью. Пойми, мы теперь у всех на виду. Из-за нашей Лиды.
Из темноты к дому подъехал автомобиль-такси с шахматной клеточкой на борту, и молодой скуластый шофер поднялся на веранду.
Братишка. Такси! За нашей Лидой!
Старшая сестра
Саня. Что ж, поглядим на знаменитость. Чай, не совсем забыла, как вместе в школу бегали.
Из дома на веранду вывалился на нетвердых ногах отец Лидии.
Отец. Я еду провожать! Не возражать!
Мать сзади хватает его под мышки, чтоб он не упал.
Мать. Куда тебе ехать? Ноги не держат. Спать иди.
Отец. Не держат? Хочешь, я не в машине поеду, а рядом побегу? Голову даю на отсечение.
Мать. Спать, спать. Без тебя проводят.
Лидия. Не надо меня провожать. Идите отсыпайтесь. Скоро светать будет.
Мать. А может, останешься ночевать? А, доченька? Еще бы денечек дома побыла.
Лидия. Не могу, мамочка. Днем должна быть в Москве как штык. Иначе с роли снимут. Другая поедет в Лондон.
Мать. Тогда молчу. Ты умней — тебе виднее. Прихвати варенья домашнего. А? Пить чай станешь — нас вспомнишь.
Отец оглянулся, запрыгал в руках у жены.
Отец. Лида! Ты там… за границей… держись как подобает. Ты нашего роду… пролетарского. А кто такой пролетариат? Гегемон! Вот кто!
Мать. Уймись, гегемон… Дочери бы постыдился. Нализался как сапожник.
Отец. А что, сапожник — не пролетариат? Тоже — гегемон. Одним словом, авангард.
