Полюбовавшись еще верхней церковью и прежде всего schola cantorum[768], мы двигались в неисчерпаемой сфере притяжения Аппиевой дороги с ее могилами, башнями, катакомбами, цветущими и пришедшими в упадок церквями — воспринимая все скорее осмотически, чем осознано. При этом мы имели особую и нелегко достижимую цель: грот Эгерии, нимфы источника, которая помогала когда-то в родовых схватках. Один старый друг, душой привязанный к этому месту, возбудил во мне любопытство, показав принадлежащую ему картину XVIII столетия. Я возвращаю долг рассказом:
«Дорогой Константин Крамер фон Лауэ[769], надгробный памятник Цецилии Метеллы и вообще окрестность Capo di Bove хорошо знакомы мне по нескольким посещениям. Мы там уже побывали, когда я получил Ваше письмо, однако нынче выбрались туда еще раз. Благодаря Вашему описанию мы прошли также по via Pignatelli до самой усадьбы у Sant' Urbano и там заблудились на склоне. К счастью, нам повстречалась стайка мальчишек, которые там гуляли и которые, когда мы показали им фотографию старой картины, обрадованно узнали на ней источник и проводили нас к нему вниз. Место довольно болотистое и заросшее бурьяном, однако соответствует изображению, хотя упадок его продолжался. В полумраке грота нимфа, чью голову видел еще Гёте, но которую давным-давно уже, наверное, утащил какой-нибудь коллекционер античности.
Куда хуже — это неуклонное придвижение бесцветного моря домов к без того уже основательно зажатой Аппиевой дороге. Мы смогли сделать снимок ее с террасы Хервартов. И опять же: что значит даже это по сравнению с напором современного, безисторичного варварства? Напротив, часто чувствуешь тот же самый гнет, что и образованный римлянин в период правления Константина, патрона Вашего имени.
Об этом в более удобное время — сегодня же я лишь хотел сообщить Вам, что Ваша инициатива упала на благодатную почву».
17 МАЯ 1968 ГОДА
В первой половине дня продолжал «Наркотики и опьянение»[770] . После обеда к любимой Аппиевой дороге до надгробного памятника Цецилии Метеллы. Могут ли нравиться дороги? Можно ль любить их? Очень даже можно, я знаю на свете несколько, субстанция которых с каждым новым обходом передается сильнее и одновременно утоляет тоску по дому, как будто в прежние времена я уже жил там.
Брусчатка, базальт с Альбанских гор, большей частью сохранилась, хотя движение и в античную пору было значительным. На это указывают также crepidines[771] — боковые полосы для пешеходов. После упадка империи дорогой долгое время не пользовались, пока Пий VI, папа, который также начал осушение болот, не велел снова ее открыть.
Римляне обрамляли свои дороги могилами, так протекала жизнь между безвременными берегами. Из семьи Цецилиев вышли консулы, диктаторы и полководцы, что отличились еще в Пунических войнах. Цецилия была дочерью того Метелла, который завоевал Крит, и невесткой триумвира Красса, павшего в схватке с парфянами. Я впервые вступил на ее курган. Какое счастье, что Сикст V не осуществил свой план снести его. В переднем дворике огромного творения выставлены найденные предметы, отчасти из лежащей напротив, давно уже разрушенной церкви Сан-Никола. На могильных стелах все снова и снова читается sibi et suis[772] древнего pater familias [773]. Крыша башни проломлена; над нею листва инжирных кустов, прилепившихся к каменной кладке, образовывала зеленый потолок.
Немного поодаль паломническая церковь San Sebastiano alle Catacombe над местом, на котором был погребен святой или где хотели найти его мощи. Пронзенное тремя стрелами тело «просветлилось», как можно видеть по иконографии. Себастьян является покровителем братства стрелков, ему также многим обязаны художники, писавшие обнаженную натуру. Напротив него романский Христос, подробностей о котором я узнать не смог, пожалуй, самое значительное произведение в этом святилище. Тут же рядом странная реликвия: следы ног, которые, как считается, оставил Христос при встрече с убегающим из Рима Петром.
РИМ, 18 МАЯ 1968 ГОДА
В Колизее. Мы поднялись на самый высокий из доступных уровней. С высоты птичьего полета игры производили не такое ужасное впечатление — вероятно, даже не столь грубое, как наши прямые трансляции. Здесь тоже кресты: тому, кто целует их, дается отпущение грехов на год. С вещами, которые ничего не стоят да еще приносят проценты, можно быть щедрым. Часто темный акис, грезящий на полу, животное, которое любит арены.
Затем к остаткам Золотого дома Нерона, сводчатому лабиринту устрашающих размеров. Тем лучше чувствуешь себя после этого наверху в садах среди развалин различных терм, которые, как термы Траяна, отчасти возведены над дворцом Нерона.
В Санта-Кроче в Иерусалимском храме хранится гвоздь и кусочек креста рядом с другими, напоминающими о страстях реликвиями, которые Елена привезла в Рим из своего паломничества.
Овальный портик: церковь сама по себе. Оттуда по левую руку видишь Сан-Джованни в Латерано, прямо — далекая Санта-Мария-Маджоре с куполом, звонницей и обелиском перед ней. Вероятно, поэтому я вспомнил Луксор, ориентацию на святыни вообще. Почему такие аспекты импонируют и угнетают одновременно? Величие потрясает, но за фасадами дает о себе знать подавление будущими иерархиями. Это меньше относится к виду королевских парков и дворцов; священник духовнее и потому опаснее для духа, нежели князь. Для того-то у него и более богатые возможности пользоваться искусством.
Воздействие «Волшебной флейты» основывается на том, что сакральное прошло через Просвещение и было им отфильтровано. Таким образом, оно обращается к человеку по ту сторону вероисповеданий.
Тотальность современных властей можно рассматривать как измеренный абсолют. Здесь следует различать: абсолютное, где оно появляется, обращено вовне и выражено количественно — но оно не количество. Мастер распоряжается числом и постигает меру, оставаясь от нее независимым. Она заложена в кончиках его пальцев, в невыразимом, в атомах — кому охота, может перепроверить рулеткой. Лес и лесничество.
Катакомбный пол в верхней церкви, мозаичный потолок в нижней — два аспекта одного слоя, который заколдовывается там, где его касается свет.
Поставил свечку. Пламя то же самое; оно даже от наклонной свечи поднимается вертикально.
На автобусе через Сан-Лоренцо обратно на Виллу Массимо. Завтра выборы, а с ними заканчивается спектакль, который, конечно, не столь забавен для иностранца, каким для Гёте был карнавал или для де Броссе избрание папы. Тем не менее, один плакат заставил меня задуматься: здесь на выборном листке крестиком, очевидно, отмечают не цифры, а понятия. Одно из них, не знаю уж какой партии, было на плакате перечеркнуто, намекая на то, что завтра, должно быть, будет делаться в кабинке. Девиз гласил «Libertas» — означает ли это уничтожать свободу, выбирая ее?
РИМ, 19 МАЯ 1968 ГОДА
Ночью опять на Краузен-штрассе, вместе с Фридрихом Георгом. Столярная мастерская Альтенбурга теперь находилась под квартирой, куда вела не крепкая лестница, а ступеньки, ходившие туда-сюда. В них зияли щели; нам приходилось двигаться, как шахматный конь, коли мы не хотели провалиться в подвал.
Наконец комбинация удалась, и мы поднялись на второй этаж. Бабушка сидела в кресле; со времени
