гамбургской «Zeit». Это чувствовалось уже в более или менее приветливых возгласах «Привет» или «Эй, Джонни» посетителей, предающихся там чревоугодию. Стало быть, нас приняли за американцев — чем дальше удаляешься от своей почвы, тем грубее становится классификация.
Сделать заказ тоже оказалось непросто — сперва мы по-немецки высказали свои пожелания агенту, который по-английски пересказал их господину Чин Чэню. Тот, в свою очередь, по-китайски проинструктировал водителя, который озвучил поручение на кухонном диалекте.
К тому же большинство блюд производили курьезное впечатление; их невозможно было даже определить по структуре, не говоря уже о названии. После того как мы сделали свой выбор, выпили обязательный зеленый чай и освежились горячими и холодными полотенцами, я поднялся из-за стола, чтобы немного осмотреться за кулисами, причем я точно запомнил дорогу, чтобы не затеряться в лабиринте.
Меня опять охватило изумление — не только от общего изобилия съестного, но и от его особого разнообразия. Богатство раковин и улиток поразило бы даже коллекционера conchylien[164]. В высоких стеклянных банках плавали не только различные виды лягушек, но и жабы с пятнистыми брюшками, каждый сорт в отдельности.
Очевидно, существовали и рецепты сочетания этих уже самих по себе диковинных вещей, ибо кольцо зрителей окружало стойку повара, наполнявшего котел из сковород и кастрюль. Он то поднимал ложкой, вилкой или половником твердые и жидкие вещества из своих сосудов, то отрезал дольку лука или зелени, потом хватал щепотку пряностей. Так некогда старые аптекари на открытом рынке варили противоядия. Обращала на себя внимание артистичная элегантность стройного алхимика, не терявшего ни секунды, как будто он играл на различных инструментах часто исполняемую мелодию. Зрители были заворожены его искусством — они не сводили с него глаз.
Я с удовольствием сделал бы более обстоятельные заметки, например, о способе, каким выкладывались для обозрения каракатицы, нарезанные кусочками от дюйма до фута длиной. Кальмар был выпотрошен, и голова воткнута в разделенную пополам оболочку. Это напоминало цветок с десятью тычинками. Восьмирукие спруты были частично высушены и висели на стенах, подобно коричневой изгороди. Имелись и маленькие, изящные виды, которых жарили с пряностями и продавали в прозрачных пакетах, по-видимому, как лакомство. Я пробовал их еще на рынках в Японии.
Каракатица, которая с доисторических времен в огромном количестве населяет моря вплоть до океанских глубин, входит в основной рацион не только многих морских обитателей, но и человека; один из предрассудков северян заключается в том, что они ею брезгуют.
Художник тоже чувствовал бы себя здесь вольготно; казалось, будто краски состязались в интенсивности с шумами и запахами. Это особенно касалось бахчевых, например, разрезанных пополам арбузов, лучившихся сочной мясной краснотой.
Я спросил себя, как далеко в эту картину уже проникли чуждые элементы — по сравнению с сообщениями прежних путешественников? Прежде всего, пожалуй, в одежде, где — у женщин меньше, чем у мужчин — преобладал европейский фасон. Затем пелена автоматической, пусть не в текстах, а в мелодиях западноевропейской музыки. Еще, разумеется, вентиляторы, холодильники, даже с собственных фабрик, консервы, унифицированные бутылки и банки всякого рода. Совершенно неизбежными и даже преобладающими окаменелостями будущих геологических слоев окажутся некоторые стандартные изделия, которые господствуют уже в планетарном масштабе. Невозможно избежать бутылок «Кока-колы» и некоторых марок сигарет, как бы далеко ты ни забрался в Сахару или на Северный или Южный Полюс. Видимо, такими будут и первые следы человека на Луне.
Вообще возбуждающие средства и энергетики распространяются легче и быстрее, чем любой другой товар — не только из-за их незначительного веса, но прежде всего потому, что они отвечают недифференцированному вкусу. Переход народа от одной зерновой культуры к другой или вовсе от растительной пищи к мясной может занять очень много времени и даже преодолеть сильное сопротивление, как то доказывает введение картофеля в европейских странах. Зато за первой сигаретой вскоре следует бесчисленное множество других. Человек больше стремится к наслаждению, чем к насыщению. Это исстари проявлялось в торговле; яркий пример — торговля солью.
К energeticis относится также топливо для моторов, сбыт которых за последние десятилетия уже покрыл мир плотной сетью. Тут можно изучать новые ленные отношения; от Shell и Esso живут не только бензозаправщики, но и короли.
Такие наблюдения немаловажны для оценки всемирной торговли. Книгу учета ведут англосаксы. Сюда же относится и та особая легкость, с какой перенимается их язык. Вероятно, еще более важным оказывается преимущество латинского письма перед всеми другими. Его находишь повсюду, будь оно само по себе или рядом с туземными идеограммами на вывесках, рекламе и дорожных знаках. Тот, кто может его читать, пройдет по всему свету.
Блюда уже были поданы, и прислуга стояла наготове с новыми горячими полотенцами. Не желая рагу, я заказал себе большого краба. Тем не менее я попробовал еще угрей с блюда. Они были едва толще карандаша, и только по головам можно было удостовериться в их морском происхождении.
Разговор за столом зашел о позитивных и теневых сторонах пребывания на Тайване, и при этом Лотариус, не очень галантно в отношении Штирляйн, похвалил преимущества китайской женщины в сравнении с европейской. Маленькие ступни и кисти рук, маленький нос, более мягкий голос, китайская женщина более нежна и изящна, более скромна и любезна во многих отношениях. И, прежде всего, она гораздо меньше подчеркивает индивидуальность. Там, где эта похвала поется с таким усердием, можно предположить, что этому предшествовал неудачный опыт с европейкой или даже с американкой.
Потом мы отправились на большие внутренние воды страны, на Коралловое озеро. По дороге мы останавливались в местах, привлекавших наше внимание. Например, еще в городе мы зашли в маленький буддийский храм с фасадом, который заканчивался похожей на нос корабля крышей. Внутри царило запустение; картины и резьба лежали на полу, алтарь с чашами для курений был покрыт пылью. В этом состоянии святилища производят впечатление неприбранных детских комнат; нередко, как случилось и здесь, они служат площадкой для игр.
На пути лежал An Ping Castle, старинный голландский форт Зеландия, укрепленный замок из красного кирпича. Голландцы недолго смогли продержаться на острове, которым овладели следом за португальцами. Они вынуждены были снова отступить еще в семнадцатом веке, когда и явились, и в целом находились в стране чуть больше тридцати лет. Их замок хорошо сохранился; красная печать, указывающая место, куда они запустили свой коготь.
По сравнению с покорением Филиппин испанцами, которое началось уже на сто лет раньше, это покорение стало короткой интермедией. Ему, наверное, способствовало то обстоятельство, что морская трасса проходила мимо испанских владений. Без продолжительных распрей европейцев между собой было б едва ли возможно, чтобы китайский пират, Коксинга (Kuosing-ye)[165], принял их наследство, захватив Тайвань.
В прежние времена замок был с трех сторон окружен морем; нынче он лежит в глубине наносной суши. Стены его были наполовину прикрыты кустами плюмерии, походящими на высокие олеандры. Их сильный аромат пронизывал болотные испарения низменностей, которые, вероятно, еще древнему Коксинге сослужили службу в борьбе с голландцами.
В таких местностях мы особенно сильно ощущаем боль, которая сопровождает всё историческое и неразрывно с ним связана. Это пограничные пункты в череде исторических событий. След ноги еще четко вырисовывается, и все же то, что здесь происходило, уже теряется в неизвестном. История соприкасается с областями, которые ее закону не подчиняются, — с приключениями, стихиями, лихорадкой и мечтой.
В церквях и монастырях тропических стран желтеют акты, погрызанные термитами. Словно на пыльной кружевной ткани мы расшифровываем имена, числа и буквы. Занесенные в эти списки умерли от лихорадки, кровь их проросла в крови чужих народов, дома их разрушены землетрясением. Здесь имя быстрее погружается в забвение или теряет контур. А на именах основывается история, иначе она погибает.
