бесцеремонно от него отказалась. Едва ли он сумел бы выказать столько достоинства и самообладания, как этот молодой человек, покидающий комнату. Остается только надеяться, что следующая беседа завершится не столь позорно.
Гектор слонялся по двору, ожидая друга. Он нарочно думал о том, как идут дела у Дана, чтобы не впасть в черную тоску.
Прошло не более пяти минут, как тот появился. По лицу его нельзя было ничего понять.
— Человек, одетый в черное, не поверил мне, — сказал Дан без всякого выражения. — Он просил показать ему послание, которое я вез королю. Я ответил, что у мискито нет письменности. Мы передаем наши послания устно, даже самые важные.
— И что он сказал? — спросил Гектор.
— Что ему нужны надлежащие начертанные на бумаге доказательства моей правдивости. Человек, сидевший рядом с ним, был более дружелюбен. Он сказал, что слышал о моем народе и что мой народ помогал англичанам. Он даже убеждал того, другого, говорил, что если мискито просят считать их подданными короля, то мое имя необходимо добавить в список тех, кого следует выкупить.
— И тот согласился?
— Он ответил, что будет следовать тем же правилам, что и в твоем случае, и что договор с Алжиром касается только английских подданных, захваченных на кораблях под английским флагом. А я сказал ему, что корсары захватили меня на испанском судне, так что, видимо, я не могу быть внесен в список тех, кого следует выкупить.
Гектор смотрел на стертые плиты двора. Впервые за все время неволи он потерял надежду. Он вдруг понял, что ему год за годом предстоит жить в баньо, и это убивало.
— Я тебя понимаю, Дан, — сказал он. — Очень даже понимаю. Похоже, тут уже ничего не поделаешь и нам отсюда не выбраться. Мы останемся здесь и здесь же сгнием. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить нас.
Но, к его удивлению, Дан ответил спокойно:
— Тогда мы сами пошевелим пальцами.
Гектор озадаченно посмотрел на друга.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что мы станем турками. Это нетрудно. Всего и нужно, что поднять палец к небу в присутствии двух свидетелей, правоверных мусульман, и признать, что Аллах — истинный Бог, а Мухаммад — Его Пророк. Вот и все… И конечно, ты подвергнешься обрезанию.
— Обрезанию?
— Ну да, ножом отрежет кожу на твоем мужском органе в знак того, что ты обратился.
Хотел того Гектор или нет, но вид у него был такой, будто его сейчас стошнит.
— А что тут такого? — продолжал Дан. — Когда ты станешь ренегадо — обращенным мусульманином, — у тебя будет гораздо больше возможностей найти хорошую работу, которая вызволит тебя из баньо, и, кроме того, тебя уже не смогут послать на галеры. Ты думаешь, что в каменоломне работа тяжелая, но поймешь, что это пустяки, когда тебя посадят на одну цепь с тремя-четырьмя другими рабами и ты возьмешься за весло длиной футов в тридцать. Сейчас конец лета, и скоро все галеры вернутся в гавань. Но с приходом весны каждому крепкому мужчине в баньо грозит участь оказаться на гребной скамье.
Гектор на минуту задумался.
— Нет ли какого-нибудь другого способа выбраться отсюда? К примеру, мастер пороховых работ — он ведь свободен и остается христианином.
Дан покачал головой.
— Нет. Он приехал в Алжир по своей воле. Он может оставаться христианином. Мы — другое дело. Таков обычай.
— И тебя не беспокоит, что ты станешь мусульманином?
Дан пожал плечами.
— Я уже говорил, у мискито много богов и духов. И у турок тоже, хотя они и говорят, будто есть только один бог. Мой хозяин, владелец сада, — мусульманин, но верит и в тех, кого называет джиннами и ифритами, и в злых духов, которые могут утащить его или причинить несчастье. Так что я могу признать, что Аллах — единственный бог, и при этом верить в духов, которых мой народ всегда почитал.
— Тебе, Дан, пойти на такое куда проще, чем мне. Мою матушку, если я когда-нибудь снова ее увижу, это просто убьет.
— А может быть, она тебя и поймет. Слушай, Гектор. Если ты хочешь отыскать свою сестру, тебе нужно выбраться из баньо. Сидя здесь, ты никак не сможешь ни найти ее, ни помочь. А ставши ренегадо, ты по крайней мере сможешь расспрашивать тех, кто носит тюрбан. Вдруг они слышали что-нибудь о ней. Кроме того, если тебя тревожит, что ты можешь стать совсем турком — кто тебе мешает носить крест тайком? Именно так поступают другие ренегадос, потому что боятся, что их бог отвергнет их после смерти.
— Ладно, — заявил Гектор.
Он принял решение. Временами Дан казался ему старшим, настолько был рассудительнее и увереннее самого Гектора, хотя разница в годах между ними была совсем невелика.
— Я согласен, но только если мы сделаем это вместе.
— Конечно, — ответил Дан. — Мы сделаем это вместе.
Глава 9
Два человека в свете вечернего заходящего солнца наблюдали за тем, как английский торговый корабль поднял якорь и отошел от алжирского мола.
Внизу, в гавани, консул Мартин затосковал по родине, уже сожалея о том, что отклонил приглашение Эберкромби отправиться в Англию вместе с ним. Мартин объяснил свой отказ тем, что у него остались неотложные торговые дела здесь, в Алжире, а на самом деле ему вовсе не хотелось провести все шесть недель плавания в обществе угрюмого комиссара и надутого торговца тканями Ньюленда. Подробности выкупа Ньюленда были окончательно улажены без затруднений. Эберкромби привез задаток наличными — десять процентов от суммы, которую алжирцы требовали за освобождение торговца. Деловые компаньоны Ньюленда в Лондоне выдали эту сумму, а поверенный банкир в Неаполе, занимающийся выкупами, поручился за остальное. Сумма будет перечислена только тогда, когда торговец благополучно вернется домой. Быстрота, с какой совершилась эта торговая сделка, особенно подчеркнула неповоротливость правительства в делах выкупа, в результате чего вывезти удалось всего три дюжины англичан. Из ирландцев же не выкупили никого. Комиссар после неприятной беседы с Гектором Линчем ясно дал понять, что более не желает встречаться с соотечественниками этого молодого человека. И Мартину пришлось отказаться от всяких попыток устроить такие встречи в баньо.
Больше никто и никогда не услышит об этих несчастных, думал консул, поднимаясь в гору, к своей резиденции. Одно только облегчало его душу, пребывающую в унынии: наконец-то он избавился от докучливого Ньюленда.
Второй человек, наблюдавший, как английский корабль выходит в море, также испытывал некое облегчение. То был предводитель галер Тургут. Едва он услышал, что за английских пленников в Алжире собираются заплатить выкуп, как тут же дал взятку секретарю дея, чтобы тот вычеркнул из своего списка имя английского матроса Дентона. Дентон показал себя умным корабелом, и Тургут посчитал, что тот стоит гораздо больше своей покупной цены, а посему пусть и дальше работает на верфи, особенно учитывая, что корабельный мастер наконец-то нашел для починки «Славы моря» брус нужной длины. Тургут слишком хорошо понимал, что ему необходимо привести свою галеру в порядок за три месяца, до начала нового сезона, а иначе он не выберется из денежных затруднений. Все, что могло ускорить дело, ставилось на первое место, а особенно — работа умелого корабельного плотника.
Глядя вниз из своего сада на крыше, Тургут радовался, что его маленькая хитрость удалась. Он даже
