гроссбух.
— Ном?[11] — отрывисто спросил он, даже не подняв головы, которая, как заметил Гектор, была густо усыпана перхотью.
Очевидно, этот чиновник был приемщиком и принял их за очередную партию узников из той колонны. Возблагодарив монахов, научивших его французскому, Гектор ответил:
— Линч, Гектор.
Чиновник черкнул пером в гроссбухе.
— Преступление, за которое тебя приговорили?
— Никаких преступлений, — сказал Гектор.
Чиновник вздернул голову и увидел трех пленников со «Славы моря».
— Откуда вы? — спросил он. — Вы не из той цепи.
— Мы с галеры «Слава моря».
При упоминании о галере, как показалось Гектору, в глазах чиновника что-то промелькнуло, как будто он понял, о чем идет речь.
— А твое имя? — спросил он Дана.
Мискито догадался, что от него требуется, и коротко ответил:
— Дан.
И снова перо нацарапало что-то на странице гроссбуха.
Затем настала очередь оджака, но тот не ответил и стоял, глядя на допросчика с высоты своего огромного роста.
— Он не понимает, — вмешался Гектор.
— Тогда скажи ты, как его зовут.
— Его имя Иргун.
— Есть ли документы, подтверждающие эти сведения? — раздраженно спросил чиновник.
— Нет.
— В таком случае я вас всех запишу турками. И покончим с этим. — И он начал заполнять колонку в гроссбухе, которая до того пустовала. — Стража! Отделить этого большого турка и поместить его с дружками, где ему и место. Отвести двух других, снять цепь и держать отдельно от прочих. Завтра их распределят куда следует. И если там, на дворе, есть еще турки, отведите их в камеры и больше не беспокойте меня по пустякам.
Стражники повели Гектора с Даном по длинному коридору, потом по двору и через несколько дверей, которые сперва отпирали, а потом запирали за собой, и наконец оставили их в камере размером футов двадцать на тридцать. Ничего в ней не было, кроме охапки сырой соломы, двух скамей и ведра, которое явно использовалось как отхожее место. На одной из скамей лежал крепкий человек с коротко остриженными темными волосами, и он сел, когда дверь камеры захлопнулась, и угрюмо посмотрел на прибывших.
— С какой это стати вас сунули ко мне? — Он говорил по-французски, но сильно гнусавил — нос у него был сломан.
— А что такого?
— Вы же турки.
— Нет. Я из Ирландии, а Дан попал сюда с Карибских островов.
Человек со сломанным носом откашлялся и сплюнул на солому.
— Тогда почему на нем ножное кольцо? Да мне плевать, турки вы, мавры, рабы или еще кто. Коль вас приговорили к веслу, все едино. Вот ты, если ты ирландец, то как оказался здесь?
— Мы были в Алжире, в баньо, и обратились. Теперь мы отступники.
— Считайте, что вам повезло — вас не повесили сразу же, как схватили. Король Людовик обычно так поступает с отступниками. Должно быть, им очень нужны гребцы, коль они дали вам срок.
— Они — это кто?
— Корпус галер. Я уже бывал на галерах, потому меня посадили отдельно от остальных. Чтобы я не наболтал лишнего — о том, что их ждет и как можно избежать худшего.
— Остальные — это кто?
Человек кивком головы указал на маленькое зарешеченное окошко высоко в стене. Гектор встал на скамью, ухватился за брус и, подтянувшись, заглянул туда. Он увидел большой зал, такой же голый и темный, как эта камера. На соломе сидели и лежали во множестве несчастные узники, те, что только что прибыли сюда колонной, скованные цепью.
Когда Гектор слез со скамьи, сокамерник объяснил, презрительно кривя губы:
— Вот с этими-то я шел от самого Парижа. Топали почти месяц, и с полдюжины их померли по дороге.
— Если ты не раб, за что же ты здесь?
Человек невесело рассмеялся и, подставив Гектору свое лицо, указал на щеку.
— Смотри сюда.
Под глубоко въевшейся грязью Гектор различил буквы «ГАЛ», впечатавшиеся в кожу.
— Знаешь, что это такое?
— Могу предположить, — ответил Гектор.
— Так меня заклеймили еще три года назад. Я был на галере, осужденный, галерный гребец. Но я не так-то прост, и мне удалось получить прощение. Заплатил умному стряпчему, и тот сообщил, что, мол, ошибочка вышла при установлении личности и что существует множество других бродяг и мошенников по имени Жак Бурдон — мол, взяли не того человека. Только ему потребовалось так много времени, чтобы добиться слушания моего дела, что меня уже успели заклеймить галерным гребцом, когда пришло помилование. А я на этого крючкотвора потратил все денежки, какие у меня были, так что, вернувшись в Париж, поневоле занялся прежним своим ремеслом. А без него мне никак не выжить.
— Прежним ремеслом?
Жак Бурдон выбросил вперед правую руку, и Гектору показалось, что сейчас он получит плюху. Но Бурдон только поднял большой палец. В мякоти между большим и указательным пальцами была выжжена буква V.
— Не часто можно видеть человека с двумя клеймами, а? — похвалился он. — Это вот за воровство. Я — вор, и вор отменный. Начал сызмала, тибрил вещички, и меня никак не могли поймать, пока я, став пацаном, не украл парочку канделябров из церкви. Вот так я получил свое первое клеймо. Но теперь-то я не пойду ни на что такое, вроде ограбления церкви. Шарю по карманам да по кладовкам. Это не так рисково, и меня не взяли бы во второй раз, кабы не эта ревнивая крыса — она донесла на меня.
— А те, остальные? — спросил Гектор. — Что они такого сделали, что угодили сюда?
— Я не спрашивал. Но можешь быть уверен, это обычные подонки. Здесь мошенники, убийцы и воры, вроде меня. Некоторые не платили по долгам, а другие лжесвидетельствовали. Наверняка найдутся и контрабандисты. Одни жулики попались на контрабанде табака, другие на уклонении от соляной пошлины. Есть и дезертиры. Им, как и тебе, повезло, их не повесили, не расстреляли. И само собой, все они будут клясться, что не совершали преступлений, в которых их обвинили и за которые отправили сюда. Мало кто способен рассказать правду.
Гектор молчал. Эта тюрьма представлялась ему клоакой несправедливости. Потом он сказал:
— Но, послушай, если уж тебе удалось добиться помилования, то ни в чем не повинные тем более могут это сделать.
Вор криво усмехнулся в ответ.
— Еще как могут, ежели у них припрятано достаточно деньжат или кто-то на воле может им помочь. Но коль ты угодил сюда, шансов на освобождение почти нет. Дезертиры и отступники, вроде вас, получают пожизненный срок, и даже если каким-то чудом твое дело будет пересмотрено, то, знаешь, — Галерный корпус частенько теряет следы своих гребцов и никак не может их разыскать.
Гектору вспомнился чиновник, который заносил их данные в гроссбух.
