— Но Карп никогда не мог быть угрозой для столь могущественного человека со связями, как вы.
Шабрийан презрительно оглядел Гектора.
— Что ты знаешь о таких вещах?
С запозданием Гектор понял, что пришел с намерением расспросить Шабрийана, но надменность этого аристократа уже увела его в сторону от цели прихода. Но он решил стоять на своем.
— Карп рассказал мне, что вы вырвали ему язык, когда вы оба оказались в Кандии.
— Рассказал? Как может он что-либо рассказать? У него нет способа сделать это.
На сей раз в голосе Шабрийана прозвучало жестокое торжество.
— Он изъясняется, как все немые, жестами. А еще он начертил карту и пытался показать мне, что у вас на подошвах есть знак креста. Тогда это показалось мне бессмысленным.
— А рассказал ли он также, что предал Церковь Христову, что он — гнойная зараза, разъедающая истинную веру?
Вдруг Шабрийан отвернулся. На некоторое время настало молчание, как если бы шевалье обдумывал, не стоит ли положить конец разговору. Потом круто повернулся к посетителю и жестко проговорил:
— Кандия! Там мы противостояли туркам. Нас были тысячи, и удержать крепость было нашим священным долгом. Остальная часть острова давно уже пала, но город держался месяц за месяцем, год за годом. Венеция присылала нам продовольствие и подкрепления, и ее флот держал морские пути открытыми. Я и другие рыцари прибыли на наших галерах, чтобы помочь отстоять город. Это было незадолго до конца. И тогда же, несомненно, появился Карп. Он был среди добровольцев, что прибывали со всех концов Европы нам на подмогу.
— Карп — из болгарских земель, в которых правят турки. Он рисковал жизнью, чтобы добраться до Кандии, — согласился Гектор.
Он надеялся своим замечанием подтолкнуть шевалье к дальнейшему рассказу, но вызвал этим только вспышку гнева.
— Именно это должно было насторожить меня! Он христианин не больше, чем тот чернокожий, что стережет дверь моей камеры. Его родина — источник ереси. Оттуда расползается чума, угрожая заразить всех.
— Я не улавливаю смысла ваших слов, — пробормотал Гектор.
Шабрийан скривил губы.
— Да разве ты можешь понять? Прав ли я, предполагая, что ты надел тюрбан и подвергся обрезанию?
— Я действительно обратился, когда был в алжирском баньо, — согласился Гектор, — но только это могло облегчить условия моего заключения. А с тех пор я все меньше верю и учению Мухаммада, и тому, которому обучался в детстве у монахов. Они были добрые люди и знали свою проповедь.
— А что сказали бы эти монахи, узнай они, что ты поднял указательный палец и заявил, что нет бога, кроме Аллаха, и Магомет — Пророк его? — усмехнулся Шабрийан. — В своем медвежьем углу, наверное, твои монахи еще не слышали змеиного шипа тех, кто считает, что Сатана — творец и властитель видимого мира. Они отреклись от Святого Креста и отказываются почитать Деву Марию и всех святых. Вот чем занимается Карп и его грязные единомышленники. Они смеют утверждать, что Римская церковь есть не церковь Иисуса Христа, но Блудница, и только они одни обладают истиной.
— Но ведь люди, подобные Карпу, пришли в Кандию, чтобы сражаться бок о бок с вами, и разве их ненависть к туркам не важнее всего прочего?
— Карп явился в Кандию не для того, чтобы сражаться. Он пришел с проповедью. Он совращал людей из нашего гарнизона, говоря, что искупление и спасение — бессмыслица, что таинство помазания дблжно отвергнуть, потому что оно предназначено для богатых, что всякий добрый мирянин сам есть священник. Его богохульствам несть числа.
Гектор понял, что ничего не добьется, однако продолжал разговор. Шевалье, конечно, фанатик, но этого, по мнению Гектора, было еще недостаточно, чтобы изувечить Карпа, такого же христианина, в самый разгар суровой и долгой осады.
— Какое обвинение выдвинули вы, когда приказали вырвать Карпу язык? — спросил он.
— Мне не требовалось никаких оснований. Карп вступил в мой отряд под видом повара и находился под моим началом. Достаточно того, что он противоречил не только матери-Церкви, но и военачальникам и естественному порядку вещей. Он призывал моих подчиненных сложить оружие и отказаться от насилия. Называйте себя «богомилами» и полагайтесь только на молитву, призывал он. А сие есть не что иное, как подстрекательство к бунту. Поэтому я укоротил ему язык. Я сделал его примером, чтобы другим неповадно было.
— А как же он потерял еще и нос и уши?
Шабрийан пожал плечами, словно вопрос Гектора был уже совершенно излишен.
— Когда Кандия пала, турки всех отпустили с миром. Я оставил Карпа при себе как раба, решив сделать его гребцом на моей галере. Потом он попытался бежать. За что и поплатился ушами и носом. Мой комит исполнил приговор.
— Пьекур мертв, — твердо проговорил Гектор.
— Значит, его ждет заслуженная награда, — ответил Шабрийан. — Он всегда следовал истинной вере Христовой, Евангелию и апостолам.
— А шрамы у вас на ступнях? Как вы их получили?
— Служа Господу нашему, — мрачно ответил шевалье. С демонстративным и оскорбительным видом он уставился в стену над головой Гектора. — Венецианцы тайно договорились с турками, что из всех защитников Кандии только меня им оставят. Неверные желали отомстить мне за один давний эпизод в моей борьбе с ними. Карпа они приняли за моего личного раба и устроили так, чтобы именно он перевязал мои раны после того, что они сделали со мной.
— Это тогда вы впервые встретили Хакима-морехода?
Вопрос Гектора возымел какое-то странное действие. Шабрийан опустил глаза и вперил тяжелый взгляд в молодого человека. Надменность шевалье вдруг исчезла, он будто заново и куда внимательнее оценивал посетителя. После долгого молчания он тихо проговорил:
— А я-то думал, что меня предали Коэны из Алжира.
— Коэны не имеют к этому никакого отношения. Они, вероятно, даже не знают, что вас взяли в плен и где вы находитесь теперь.
— В таком случае, кто же написал это письмо, обещавшее нам свободу?
— Оно было изготовлено здесь, в Мекнесе.
Шабрийан пристально всматривался в лицо Гектора, и тот был уверен, что шевалье пытается по- новому осознать события последних нескольких дней.
— Значит, все это проделки Карпа? Но я что-то не помню, чтобы он когда-нибудь видел Хакима- морехода. И странно, откуда он мог бы знать, что Хакима вскорости ждут в Сали. После Кандии Карп был не более чем немой тварью, тянущей весло.
— Письмо изготовил не Карп, — заверил Гектор. — Он узнал вас по клеймам на ступнях и понял, что вы — Лев Веры, вот и все. Что же до Хакима — разве кто-нибудь может знать, когда он посетит Сали в следующий раз?
— Но в письме говорилось, что Хаким-мореход будет ждать, чтобы взять меня на борт.
Гектор понял: вот он, решительный момент. Сейчас можно застать шевалье врасплох и подтолкнуть к признаниям. Он сказал, не спуская с шевалье глаз:
— Я могу доказать, что в прошлом вы имели дело с Хакимом-мореходом и надеялись на его содействие вашему побегу. Мне требуется подтверждение моим доводам.
На лице Шабрийана не шевельнулся ни единый мускул. Он спросил, не отрывая глаз от лица Гектора:
— Каковы эти доводы?
— Во-первых, порох в пороховом погребе. Особый порох для пистолей, его невозможно сделать в Берберии. Он не испорчен и не отсырел, что случилось бы, если бы его захватили в море. Порох — в бочонке, в превосходном состоянии, свежий, только что произведенный. Я видел такие бочонки на борту «Святого Герасима». Оружейник Шон Аллен сказал, что этот порох поступил от Хакима-морехода, который в
