Ты набухла ребенком! ты — весенняя почка! У меня будет вскоре златокудрая дочка. Отчего же боишься ты познать материнство? Плюй на все осужденья как на подлое свинство! Возликуй беспредельно, крещена благодатью, Будь хорошей подругой и такою же матью! Вытравлять же ребенка — ты согласна со мною? — Это то же, что почки уничтожить весною, Цвет плодов поразвеять. Эта мысль неотступно Беспокоит меня, — так не будь же преступна! Ст. Веймарн, мыза Пустомержа.
У меня, как в хате рыболова, Сеть в избе, — попробуй, рыб поймай! В гамаке, растянутом в столовой, Я лежу, смотря в окно на май. На окошке солнится лиловый Creme des Violettes[9]. Я — мальчик-пай. И она, любимая, в два слова Напевает нежно: «баю-бай»… Зеленеет, золотеет зелень, И поет — чирикает листва… Чей капот так мягок, так фланелев? Кто глазами заменил слова? Для тебя все цели обесцелив, Я едва дышу, я жив едва. Телом, что в моем тонуло теле, Обескровить вены мне — права. А теперь, пока листвеют клены, Ласкова, улыбна и мягка, Посиди безмолвно и влюбленно Около меня, у гамака. Май шалит златисто и зелено, Дай ему ликеру два глотка, — И фиалковой волшбой спеленат, Падая, даст липе тумака! Веймарн
1918
Раскачни мой гамак, подкачни! — Мы с тобою вдвоем, мы одни. И какое нам дело, что там, Где-то там не сочувствуют нам?!. Май любезно смеется в окно… Нам любовно с тобой и смешно: (Ты меня целиком понимай!) Пред поэтом заискивал май. Понимает, должно быть, что я, Беспредельную силу тая, Захочу — и оперлю его, Ну а нет — про него ничего! В этот год мне отрадна весна И пришедшая слава ясна, — Будет славно воспет мною май! Подкачай же гамак! раскачай! Веймарн
