Усмехались нам кариатиды,Удержав ладонью потолки,В их глазах — застывшие обиды,Только уст дрожали уголки…Но одна из этих вечных статуйКак-то странно мнилась мне добра;И смотрел я, трепетом объятый,На нее, молчавшую у бра.Жутко стало мне, но на пороге,Посмотрев опять из-за дверейИ ее увидев, весь в тревоге,Догонять стал спутников скорей.Долго-долго белая улыбкаБелых уст тревожила меня…Долго-долго сердце шибко-шибко,Шибко билось, умереть маня.IIНа чердак мы шли одной из лестниц,И скрипела лестница, как кость.Ждали мы таинственных предвестницТех краев, где греза наша — гость.На полу — осколки, хлам и ветошь.Было сорно, пыльно; а в окноЗаглянуло солнце… Ну и свет ужЛило к нам насмешливо оно!Это солнце было — не такое,Как привыкли солнце видеть мы —Мертвое, в задумчивом покое,Иначе блестит оно из тьмы;Этот свет не греет, не покоит,В нем бессильный любопытный гнев.Я молчу… Мне страшно… Сердце ноет…Каменеют щеки, побледнев…IIIЭто — что? откуда? что за диво!Смотрим мы и видим, у трубыПерья… Кровь… В окно кивнула ива,Но молчит отчаяньем рабы.Белая, как снег крещенский, птичкаНа сырых опилках чердакаУмирала тихо… С ней проститьсяПрислан был я кем издалека?Разум мой истерзан был, как перьяСнежной птицы, умерщвленной кем?В этом доме, царстве суеверья,Я молчал, догадкой сердца нем…Вдруг улыбка белая на клювеУ нее расплылась, потекла…Ум застыл, а сердце, как Везувий,Затряслось, — и в раме два стеклаДребезжали от его биенья,И звенели, тихо дребезжа…Я внимал, в гипнозе упоенья,Хлыстиком полившего дождя.И казалось мне, что с пьедесталаОтошла сестра кариатидИ бредет по комнатам устало,Напевая отзвук панихид.Вот скрипят на лестницах ступени,Вот хрипит на ржавой меди дверь…И в глазах лилово, — от сирени,Иль от страха, знаю ль я теперь!..Как нарочно, спутники безмолвны…Где они? Не вижу. Где они?А вдали бушуют где-то волны…