Но от отказа чуть не боленБарон настаивал, так робок,Так нежно-мил, что, не спеша,Она, игриво распушаЕго за дерзость приставанья,Раз в Ореанде в синий вечер,Дней через двадцать после встречи,Решила дать дневник, вниманье —Не любопытство! — усмотревВ мольбах. Читал он, побледнев:11— Люблю любовь, в нее не веря,Ищу его, его не зная.И нет его, и он — во всех.Уйдет любовник — не потеря:Уже идет любовь иная.За смехом грусть. За скорбью — смех.Грешна лишь фальшь. Безгрешен грех.Условность — это для ослицыХомут. А воль всегда напевна.«Княгиня Марья Алексевна» —Весьма бескрыла в роли птицы,Скорей напоминая тлю.Я мнений света не терплю.12Пусть я со всяким похотлива,Но в этом я не виновата:Страсть? Лишь единственному страстьПример в природе: даже сливаДушисто-сизо-синеватаЦветет, чтобы, созрев, упасть, —Ах, все равно в какую пасть,Раз рта с красивым очертаньемНе будет к мигу созреванья…Так: есть предел для нагреваньяИ чувств людских. Обречь скитаньямБесцельным за своей мечтойСебя — считаю я тщетой.13«Одна непереносна дума:Он, цельный, для меня раздроблен:Мужчина плюс, мужчина плюс —До бесконечности… Вся сумма —Единственный, что уподобленНесбыточному. Этот грузНесу я юности. МедузКо дну дредноута присоска —Вот в чем мое предназначенье,Вот символ моего мученья», —Ирэн размашисто и броскоВ своем писала дневнике,И Вакх, читая, стыл в тоске.14Раздался гулкий взрыв контраста:Ее изящная веселость,Ее общительность — и вдруг… —Да, то встречается не часто! —Вдруг эта мрачная тяжелостьИ этот неизбывный круг —Так непредвиденно, мой друг! —Душа заключена в котором,Но и не в этом главный ужас,А в том, что с детства Вакх к тому жеС тоской пришел. Кричащим взоромВеранду генерал обвелИ голову склонил на стол…15Ирэн со странною улыбкойСмотрела на его кончинуИ что-то силилась понять.Вдруг Ореанда стала зыбкой:Постигла женщина причину,Попробовала с места встать,Присела, поднялась опять,Но пол стал скользок, — и поплылиИ сад, и горы, и веранда;И озарилась ОреандаПредсмертным криком, на полмилиСверкающим из темноты:
