Его устами русский пел народ,Что в разудалости веселой пляса,Век горести для радостного часаПозабывая, шутит и поет.От непосильных изнурен забот,Чахоточный, от всей души пел прасол,И эту песнь подхватывала масса,Себя в ней слушая из рода в род.В его лице черты родного края.Он оттого ушел, не умирая,Что, может быть, и не было егоКак личности: страна в нем совместилаВсе, чем дышала, все, о чем грустила,Неумертвимая, как божество.
1925
Конан Дойль
Кумир сопливого ученика,Банкира, сыщика и хулигана,Он чтим и на Камчатке, и в Лугано,Плод с запахом навозным парника.Помилуй Бог меня от дневника,Где детективы в фабуле романаО преступленьях повествуют рьяно,В них видя нечто вроде пикника…«Он учит хладнокровью, сметке, риску,А потому хвала и слава сыску!» —Воскликнул бы любитель кровопийц,Меня всегда мутило от которых…Не ужас ли, что землю кроет ворохУбийственных романов про убийц?
1926
Кузмин
В утонченных до плоскости стихах —Как бы хроническая инфлуэнца.В лице все очертанья вырожденца.Страсть к отрокам взлелеяна в мечтах.Запутавшись в эстетности сетях,Не без удач выкидывал коленца,А у него была душа младенца,Что в глиняных зачахла голубках.Он жалобен, он жалостлив и жалок.Но отчего от всех его фиалокИ пошлых роз волнует аромат?Не оттого ль, что у него, позера,Грустят глаза — осенние озера, —Что он, — и блудный, — все же Божий брат?…
