Том 4. Классические розы

Ты — точно серна в золотистой дрожи:
Доверчивость. Восторженность. Испуг.
Что может быть нежней и вместе строже
Твоих — не искушенных в страсти — рук?

Что может быть больней и осиянней
Еще не вовсе выплаканных глаз?
Что может быть печальней и желанней
Уст, бредовых не говоривших фраз?

Газель моя, подстреленная злыми!
Подснежник бессарабский — виорель!
Виктория! И грустно это имя,
Как вешняя плакучая свирель.

Кишинев

12 апреля 1933

Высокий лад

Благодарю за незабвенное,
Тобой дарованное мне.
Проникновенно-сокровенное,
Что выявлено при луне.

За обнаженность интонации,
За обостренность чувств и слов,
За красоту предельной грации
Остановившихся часов.

Там, у тюрьмы, у стен кладбищенских,
Изведать было мне дано,
Что в ощущеньях века нищенских
Не все еще умерщвлено,

Что есть, что есть еще крылатое
В земном бескрылии и мгле,
Что не совсем уж все проклятое
На опустившейся Земле,

Что есть такие озарения,
Какие впору тем векам,
Когда нас посешали гении
И радости дарили нам!

Кишинев

14 апреля 1933

Мне любо

Мне любо, обнявши тебя, приподнять
И, стоя, почувствовать вес твой.
Такой невесомый, что трудно понять,
Как сделался воздух невестой…

Мне любо в налуненном, там, где из мглы
Сквозит лучевая пролаза,
Увидеть, что цвет золотой марсалы
Стал цветом девичьего глаза…

Мне любо, тебя отделив от земли,
Разнежась полетною позой,
Подумать, ну как эти губы могли
Вдруг стать упояющей розой…

Аккерман

23 апреля 1933

Все ясно заране

Не надо раздумий, не надо сомнений,
Доверься порыву — и двинемся в путь!
Да разве я мог бы, о день мой весенний,
Когда-нибудь нежность твою обмануть?