«Фрекен Мэрта Брем,
Я позволю себе высказаться о ваших рассказах в том порядке, в каком мне пришлось их прочитать. «Старинная комната» годна для опубликования, но не более. «Лунная ночь» не годна для опубликования, во всяком случае, в «Национальбладет». Но «Красная кушетка» выдает, по моему скромному мнению, недюжинный литературный дар. Рассказ так хорош, что вы вполне могли бы поставить под ним свою подпись, если бы пожелали.
От редакции «Национальбладет»
С глубоким почтением
А.Шернблум».
Он глянул на часы. Десять минут третьего. Значит, еще двадцать минут. Через двадцать минут он будет сидеть в «Континентале» с Лидией. Тут вошел Маркель.
— Ох, Господи! Знаешь, Арвид, ну просто сил моих нет! В прихожей сидит худой и тощий старикан и ждет приема у Донкера. Курьер ему говорит: «Доктор Донкер занят». — «Что ж, — отвечает тот, — я подожду». Идет мимо Лундквист, секретарь, тот к нему: «Можно ли видеть доктора Донкера?» Лундквист ему в ответ: «Доктор Донкер занят». В прихожей появляются молодые сотрудники, один, другой, третий, старикан у каждого спрашивает — что доктор Донкер? И все ему в один голос отвечают — он занят! А я по случайности узнал, что Донкер вот уже больше недели как уехал в Берлин и с тех пор не возвращался! Значит, его восемь, десять дней не было в газете, и ни одна живая душа, от привратника до меня, его не хватилась!.
— Да, вот уж подлинное достиженье…
Маркель взял со стола полосу верстки и пробежал глазами.
— Ну! Ты только посмотри! У Антона Рюге тут диалог, и один из собеседников называет церковь Густава Вазы «церковью Одина». Корректора же решили, верно, что тут фактическая ошибка, и переправили на церковь Густава Вазы! Знаешь, это похоже на историю со статьей Гуннара Хейберга. Он писал об удивительном выражении лица у тех, кто выходит из храма, особенно у тех, кто «ел Тело Господне». В верстке появилось «кто пел дело Господне». Он исправил ошибку и потребовал, чтоб статью набрали снова. И в новой верстке значилось: «кто пел дело Господне». Хейберг пошел к патрону и все ему объяснил: «Это же лишено смысла; видимо, корректор был какой-то благочестивый осел! Поют дело Господне все молящиеся в церкви, едят же Тело Его только причастники!» — «О да, положись на меня, — успокоил его патрон, — я прослежу, чтобы было «ел тело господне»». Хейберг преспокойно пошел домой. А назавтра прочел в газете: «…пел дело Господне».
Арвид шел кладбищем св. Клары. Сквозь изморозь уже пробивались редкие огни. Он не пошел ближним путем, потому что до половины третьего у него оставалось еще несколько минут в запасе. У могилы Бельмана он остановился. С двух тощих, голых деревьев медленно стекали на плиту дождевые капли.
А колокола всё звенели, всё пели…
Он пошел по Кларабергсгатан, завернул за угол, вышел прямо к «Континенталю», оставил у швейцара шляпу, пальто и трость, зашел в ресторан и огляделся. Тут было почти пусто. Лишь за столиком возле окна сидели два господина. И больше никого. Зала тонула в полумраке, только на двух столиках горели лампы. Время второго завтрака миновало, а до обеда еще было далеко.
Арвид прошел в самый дальний угол и хотел заказать себе чашку чая. Но в эту самую минуту вошла Лидия.
— Две чашки, — сказал он официанту, — и масла и гренки.
Официант включил лампу и исчез, бесшумно ступая по толстому ковру.
Они торопливо, натянуто обменялись рукопожатьем. Он боялся поднять глаза на ее лицо.
У нее с собой был свежий номер «Национальбладет». Она развернула его и показала ему рецензию о фру Клархольм-Фибигер в «Летучем голландце».
— Неужто она на тебя так подействовала? — спросила она.
— Не помню, — ответил он. — А что я такое про нее написал?
Он прочел: «Голос фру Клархольм-Фибигер из тех голосов, что могут заронить в душу мечту о счастье превыше всякого земного и людского счастья, о страсти превыше всякой страсти, о вечности, благости и о вечном блаженстве…»
— Да ну? Неужто я все это написал? Верно, все оттого, что, когда я ее слушал, ты сидела рядом. Впервые за десять лет ты сидела рядом со мной.
Официант принес чай, масло и гренки. Она сказала:
— Арвид…
Он сказал:
— Лидия?..
Потом она спросила:
— Ты любишь свою жену?
После минутного раздумья он ответил:
— Я люблю ее на лютеранский манер.
— А как это?
— О, не все ли равно…
Оба молча прихлебывали чай. Он думал: та ли она, что прежде? Та ли самая Лидия, которую я целовал тогда в сиреневой беседке? Но все эти десять лет?.. Люблю ли я ее, могу ли любить — после того как она отдала себя этому чужому мужчине, а может быть, и не ему одному?.,
Он сказал:
— Лидия. Помнишь ты тот день, десять лет назад, в кабинете у Торстена Хедмана?..
— Да, я помню… Смутно, правда. Но я помню.
— Помнишь ты, как я тебя о чем-то спросил и что ты на это ответила?
— Да… Нет, я не помню!
— Я спросил тебя о чем-то. Я попросил тебя о чем-то. А ты ответила: «Я бы хотела. Но я боюсь».
На губах ее заиграла неясная усмешка.
— Правда, я так сказала?
— Да.
— Вот как… Да-да, тогда я так сказала…
Он удержался было, но все-таки спросил:
— Может быть, с тех нор ты сделалась смелей?
Он старался поймать ее взгляд, но она глядела прямо перед собой в полутемную залу, все с той же неясной усмешкой на губах.
— Может быть, — ответила она.
И у него перепуганно, страстно заколотилось сердце. Он молчал. Она молчала тоже.
— Скажи мне, пожалуйста, одну вещь, — потом сказала она. — Где находится Тауницкое озеро?
— Тауницкое озеро?
Названье показалось ему странно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он слышал или читал его.
— Нет, — признался он наконец. — Я не знаю… Но, верно, где-то в Германии или Швейцарии. А к чему тебе? Ты думаешь туда поехать?
— О, я бы хотела, — ответила она. — Если б только узнать — где оно!
— Но разве это так трудно?
— Боюсь, что очень трудно, — сказала она. — Сегодня ночью я не спала, я лежала и думала про одно место из Ибсеновой драмы «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». И все время, все время у меня звенело в ушах: «Дивная, дивная была жизнь на Тауницком озере!» И я подумала: верно, такого озера нет на свете. И, верно, в этом-то вся прелесть.
— А, вот как… Что ж, я думаю, ты права. Такое озеро нелегко отыскать на карте.
Оба притихли.
Потом она прошептала, казалось, и не заботясь о том, чтобы он расслышал:
