этому времени он познакомился со многими ведущими издателями. Именно таким – расстроенным и подавленным – увидела его Карина в гостинице «Россия», где ему заказали номер на один день. Она сразу приехала к нему. Обнимая ее, Мурад в который раз понял, насколько она ему необходима. У него были женщины до этой встречи, и всегда в подобной ситуации, когда они оставались одни, он не сомневался, что необходимо сразу приступить к неким активным действиям, разумеется, с согласия женщины. Но здесь ему даже не хотелось ничего большего. Только обнимать ее, вдыхая аромат ее волос, чувствуя стук ее сердца.
Он любовался ее несколько заостренными чертами лица, карими раскосыми глазами, стильной короткой стрижкой. Они сели на кровать, он все еще обнимал ее, но она уже почувствовала его подавленность и спросила:
– Что-то не так? Ты приехал в каком-то разобранном состоянии.
– Да, – кивнул он, – у нас был съезд писателей. Лучше бы я на нем не присутствовал. Наша демократия нас, в конце концов, и погубит. Первый бесцензурный съезд писателей, когда можно было попросить слова и говорить все, что угодно. Никто не проверяет написанного, никто не записывает твои выступления, чтобы потом разобрать их в райкоме партии. Полная свобода. Было такое ощущение, что открыли кран, и оттуда хлынула грязная вода, которая долго скапливалась в ржавых трубах. Вылили столько грязи, что я даже удивился, как мы все это смогли выдержать. А потом избрали. Обидно. Было бы логичнее после таких выпадов, чтобы нас не избрали. Гораздо правильнее.
– И ты переживаешь только из-за этого? – удивилась Карина.
– Не только. У нас вообще неспокойно. Все не стабильно. Ощущение надвигающегося хаоса, какой-то большой беды. В Нагорном Карабахе опять стреляют. Когда я выезжал, передавали последние известия. Там идет настоящая война…
– Я тоже слышала. – Она чуть отстранилась от него. – Мы, наверное, поэтому чувствуем себя не совсем комфортно. Где-то в нашем подсознании сидит чувство вины, словно мы предатели своих народов.
– Какие глупости ты говоришь, – нахмурился Мурад. – И тебе не стыдно?
– Не очень. Вчера вечером я взяла сводку. Четырнадцать погибших армян и одиннадцать азербайджанцев за последний месяц. Они просто истребляют друг друга.
– Не мы начали первыми это проклятую войну! – в сердцах бросил он.
– Опять ты начал? – укоризненно спросила Карина. – Считаешь, что виноваты только армяне? Разве нам было мало событий начала века, когда погибло столько армян? Вы ведь до сих пор не хотите признавать сам факт геноцида армян? А их убивали такие же турки, как вы.
– Хорошо, что не сказала, как ты.
– Ты бы не убивал, – нахмурилась она. – Хотя… Только честно. Ты ведь был на войне, в Афганистане. Посмотри мне в глаза. Ты кого-нибудь там убил?
– Да, – спокойно ответил он. – Это была война. Я не стрелял в спины детям и женщинам. Но нам в спины стреляли. И дети, и женщины. Я убивал, и не только мужчин.
– Вот видишь, – с сожалением произнесла Карина, – а я могла бы поклясться, что ты на такое неспособен. Значит, ты изменился, Мурад.
– Война меняет всех, – вздохнул он. – А насчет армянского геноцида хочу тебе напомнить, что после революции в Турции судили и наказывали чиновников прежнего режима за убийства армян. Не нужно априори считать всех турков людоедами. Между прочим, когда недавно убили известного журналиста- армянина в Стамбуле, на улицы в знак протеста вышли тысячи турок.
– Сейчас ты будешь мне рассказывать, как турки любят армян, – отмахнулась Карина. – Не пытайся, все равно не докажешь.
– Я знаю одного турка, который любит армянку, – пошутил Мурад.
– Ты не турок, ты азербайджанец.
– Ты только что сказала: мы все – турки.
– Ты прекрасно понял, что я имела в виду.
– Мне Валех, это наш представитель в Москве, рассказывал, что на Ленинградском проспекте есть ресторан «Помидор». Там собираются армяне и азербайджанцы, приехавшие из Баку. Собираются, чтобы вспомнить ушедшие дни, вместе обнимаются и плачут по своему городу, вместе отмечают все праздники. Там даже музыканты играют мелодии двух народов, и среди них есть и армяне, и азербайджанцы.
– Я слышала об этом ресторане, – улыбнулась Карина.
– Наконец-то ты улыбнулась. Я думал, что только у меня сегодня неприятности. Оказывается, у тебя тоже.
– Ничего страшного, просто позвонил мой муж. Он хочет теперь забирать нашу дочь по выходным к себе. А я, конечно, возражаю…
– Почему? Это же отец твоей дочери?
– Он женат, и у него уже двое сыновей. Близнецы. Зачем ему забирать нашу дочь? К чужой жене и к ее сыновьям. Мне не очень хотелось тебе об этом говорить.
– Я тебя понимаю. – Мурад легко привлек ее к себе и честно признался: – Когда я с тобой, то даже не понимаю, что со мной происходит. Мне хочется, чтобы ты все время была рядом, чтобы я слышал твой недовольный голос, видел твои глаза, спорил с тобой, даже когда ты со мной не соглашаешься.
– По-моему, мы много говорим, – лукаво произнесла Карина, – встретились после разлуки для того, чтобы снова поспорить. Ты не подозреваешь, почему я сейчас в твоем номере? Мне пришлось ждать полчаса, пока мне выпишут пропуск в гостиницу. И учти, после одиннадцати я должна уходить. Они обычно ходят и проверяют номера, чтобы гости здесь не задерживались. Так они борются за нравственность своих постояльцев.
– Какая глупость, – покачал головой Мурад. – Неужели действительно будут ходить и проверять?
– Обязательно. Поэтому дежурной нужно дать деньги, и тогда нас не тронут до самого утра, – посоветовала Карина.
– Откуда такой опыт? – шутливо погрозил он пальцем.
– Я часто ночую в чужих номерах, – усмехнулась она. – Ты забываешь, что я журналистка и моя обязанность все знать.
Карина оказалась права. Дежурная постучала в дверь ровно без пяти одиннадцать. Пришлось дать ей пять рублей, и она сразу ушла, чтобы не беспокоить их до утра. Утром он спустился к администратору, чтобы попросить о продлении номера до вечера. Администратор, молодая женщина лет тридцати, перекрашенная под блондинку, сразу решительно ему отказала:
– У нас в гостинице живет столько депутатов, вообще нет свободных номеров. У вас бронь только на один день, значит, в двенадцать вы обязаны освободить номер.
– Неужели никак не возможно?
– Нет, – отрезала она.
Мурад отошел от стойки, затем, немного подумав, вернулся.
– А если я заплачу за половину суток как за три дня?
– За три дня у нас цена не очень большая, – подняла на него глаза администратор. Глаза темные, явно перекрашенная блондинка.
– Тогда за пять, – предложил он, чувствуя прилив наглости.
– За десять. Может, тогда мы продлим вам проживание до вечера.
Номер стоил двадцать четыре рубля, и Мурад быстро на стойку положил двести пятьдесят.
– Идите и отдыхайте, – сказала администратор, забирая деньги, – до двенадцати ночи. Потом мы вас выселим.
Мурад обернулся. Вокруг стояли люди и все видели, а она даже не удивилась и не постеснялась. Взяла деньги прямо при всех, даже не сделала вид, что выписывает какую-то квитанцию. Полное разложение повсюду, с огорчением подумал он, повернулся и пошел к лифту. Когда он рассказал обо всем Карине, она долго смеялась. Потом они заказали еду в номер. А поздно вечером Мурад вызвал такси. Когда они доехали до ее дома, он хотел выйти из машины, но Карина не разрешила.
– Не нужно, – попросила она, – я дойду сама. До свидания.
Мурад долго сидел, глядя, как она скрылась за углом дома, пока наконец таксист не повернулся к нему.
