них на глазах проглотила маляву и как кум грозился напоить ее пургеном, но она «учинила ему грандиозный скандал, переколотила на кухне посуду, и дядя отвял». Потом Кристина, «когда записочка вышла наружу, сняла с нее целлофан и, прямо сидючи на горшке, несколько раз прочитала, постаралась выучить все, что там было, чуть ли не наизусть, чтобы потом, не дай Бог, ничего не забыть». После чего разорвала маляву и бросила ее в отхожую яму.
– И хрен теперь кто что узнает, – с гордостью доложила она. – Кроме нас с тобой, Костя. Я сейчас расскажу, о чем тебе написал Араб. Все просто здо…
Но я прервал ее на полуслове. И разочаровал.
– Не надо рассказывать. Не имеет смысла, малышка. Кроме тебя, о содержании этой записки уже знает твой дядюшка. Он перехватил ее еще до того, как она попала к Баранову. А то, что организовал наезд на тебя, так это он сделал просто так, для приколу. Не было никакой необходимости ни в твоем захвате, ни в угрозах напичкать тебя пургеном. Анатолию Андреевичу всего-навсего хотелось увидеть, как ты себя поведешь в такой ситуации.
– Вот сволочь!
– Согласен. Кстати, где он? Надолго ушел? Тебя не накроет, что ты свалила из-под ареста и болтаешься около гаража?
– А если и накроет, мне наплевать! Пусть только попробует что-нибудь вякнуть! На такое нарвется! – воинственно пообещала Кристина и принялась мне рассказывать, что вот уже четвертый день, как в поселке объявилась небольшая группа гостей. Три офицера-каждый с двумя просветами на погонах и немалыми полномочиями, – а вместе с ними группа солдат – саперов и пэвэошников, – которые должны за несколько дней демонтировать какое-то оборудование на ракетных шахтах и неких военных объектах, что расположены на бывшей военной базе неподалеку от Ижмы. А потом взорвать к дьяволу все, что еще уцелело более чем за десять лет с того дня, как эту базу покинул последний военный и на нее навалилась тайга.
Рассказы о полке ПВО, который дислоцировался километрах в пятнадцати от поселка вниз по течению Ижмы, мне доводилось слышать и раньше. Притом, как это обычно бывает, один болтал об этом одно, другой – другое, а третий – соответственно, третье. Но в некоторых пунктах рассказы о пэвэошниках полностью совпадали.
Во-первых, в том, что обосновались они в комяцкой тайге еще в шестидесятых годах, когда вдоль северной границы Союза в срочном порядке создавалась линия заграждения от американской стратегической авиации.
Во-вторых, в том, что военные эти были жутко секретными, офицеры и прапорщики появлялись в поселке лишь время от времени, а солдат вообще не выпускали с территории части. Тем, как охраняли свою территорию от воображаемых лиходеев, пэвэошники могли подать пример любому из ижменских вертухаев, стерегущих местные зоны. Минобороны не поскупилось ни на километры колючки, ни на служебных собачек, ни на хитроумные ловушки против шпионов, расставленные по всей окрестной тайге. Район (впрочем, как многие города и целые регионы тогдашнего СССР) в радиусе ста километров вокруг Ижмы был переведен на режимное положение и закрыт как для туристов, так и для других праздных личностей, не прошедших в спецорганах тщательнейшей проверки. В Ижме остались лишь жители с местной пропиской и зеки, по- прежнему населяющие окружающие зоны. Плюс аборигены и староверы, не казавшие носа из глухих таежных урманов и плевать хотевшие что на режимы, что на ограничения в перемещениях по родной земле.
И в результате военные своего добились. После того, как в районе базы бесследно сгинули несколько человек, ижменские таежники, пересилив жгучее любопытство, отказались от авантюрных попыток проникнуть на территорию в несколько тысяч гектаров, надежно огороженную внушительными рядами колючки. Охотники и рыбаки теперь вообще старались не приближаться без надобности к зловещему «полигону» – именно такое название местные жители присвоили таинственной вотчине пэвэошников.
И, наконец, в-третьих. Ни для кого в Ижме не составляло секрета то, что в конце 80-х после подписания Горбачевым и Рейганом небезызвестного договора по ПРО доселе тихие и почти незаметные обитатели «полигона» вдруг развили бурную деятельность и буквально за лето свернули свое немалое хозяйство и дружно удалились на «материк». Ижменчане наконец получили возможность удовлетворить свое любопытство, проникнув внутрь по-прежнему огороженного ржавой колючкой периметра, уже не рискуя бесследно там сгинуть.
На территории «полигона» местные сталкеры обнаружили небольшой поселок, застроенный вполне пригодными для жилья двухэтажными домами, несколько затопленных ракетных шахт и пустых капониров, а также некое подземное сооружение, путь в которое преграждала массивная бронированная дверь. И как ни пытались ижменские умельцы ее отворить, применяя для этого даже тол и тротил и привлекая к работе многоопытных медвежатников из окрестных зон, дверь им так и не поддалась. Военные умели хранить свои тайны.
– И вот прилетели сейчас чего-то оттуда забрать, – раздавался из-за ворот гаража голос Кристины. – А дядя, не будь дураком, сразу смекнул, что с этого можно кое-что поиметь. Один черт, пропадать добру. Все равно все через неделю взорвут. Мне он ляпнул насчет того, что хочет поживиться цветными металлами. Мол, там всякие кабели, провода. Но только, я думаю, дело не в этом. Дядя не бомж, чтобы заморачиваться из-за какой-то там проволоки. Он нацелился на что-нибудь посерьезнее. И не жалеет на это ни денег, ни времени. Ни здоровья, – хихикнула Крис. – Уже четвертые сутки бухает с этими офицерами. В семь вечера прибегает с работы, заносит мне чего-нибудь съесть, с полчасика треплет языком обо всякой муре. В том числе и об этих военных. А потом сливается до поздней ночи. И возвращается пьяный, когда я уже сплю. Сквозь сон слышу, как он колобродит по дому, считает углы.
– И когда, говоришь, улетают эти саперы? – спросил я и с удовольствием заметил сам за собой, что безразличие, еще десять минут назад намертво сковывавшее и тело, и разум, постепенно отпускает меня и на его место вновь заступает живой интерес к событиям, происходящим за стенами гаража.
Кристина своим появлением вновь вернула мне жажду жизни, тягу к дальнейшей борьбе. И мой мозг снова начал активно перебирать варианты того, как мне отсюда свалить. И просчитывать, нельзя ли извлечь для себя какую-нибудь пользу из того, что кум сейчас с головой погружен в решение проблем личного обогащения и меня отодвинул на второй план. Почему бы не воспользоваться моментом и не попробовать уйти в бега прямо сейчас? И плевать на увечные ноги! Плевать, что ничего не готово к побегу и я, скорее всего, загнусь где-нибудь в таежной глуши от голода или простуды! Всяко лучше, чем медленно подыхать в землянке у Чечева.
…Я не сомкнул глаз в эту ночь. Лежал на тонкой подстилке, вперившись невидящим взором во тьму гаража, и перебирал в голове варианты побега. Так, как делал это уже не единожды. Не одну и даже не десяток бессонных ночей я провел с января в мечтах о свободе. Но раньше все было не настолько паршиво, нежели сейчас. Тогда я всерьез рассчитывал на помощь извне. И тогда у меня было время на тщательное обдумывание и подготовку побега, я мог позволить себе не спешить. Сейчас же надо мной дамокловым мечом нависла угроза в любой момент оказаться на глухой таежной заимке в лапах безжалостного и злобного прапора Чечева. А потом и вовсе сгинуть.
И никто бы не знал, где могилка моя!
Надо было спешить, чтобы этого не произошло.
Вроде бы, ничего полезного для себя я не мог извлечь из появления в Ижме военных. Ну приехали, да и черт с ними! Мне-то какое дело до них; им-то какое дело до меня! Но то ли интуиция, то ли сам Господь Бог подсказали мне, что именно здесь кроется мой ничтожнейший шанс вырваться на свободу.
И к утру после долгих ночных размышлений этот шанс обрел облик плана побега из Ижмы.
– Помнишь, как ты еще в апреле рассказывала, что со своей подружкой пускала ракеты? – сразу же начал я брать быка за рога, как только Кристина вновь появилась возле ворот гаража.
– С Анькой-то? Было такое, – призналась Крис. Она последнее время частенько заглядывала в гости к Анне Шевчук, муж которой, Паша, работал на зоне – той, что я недавно топтал, – и был единственным из вертухаев, с кем я тогда мог позволить себе поддерживать более-менее теплые отношения. Возможно, потому, что Шевчук был чем-то вроде моего крестника, которого я спас от смерти, реанимировав после того, как он полез в распределительный щит и угодил под несколько тысяч вольт. Возможно, потому, что честный,
