вместе с его денежками, которые он от родной питерской братвы утаил.
Конечно же, это – чушь.
А вот сами они, ФСБ то есть, вполне могли заинтересоваться моей горькой судьбой. Но почему? Ведь, насколько я понимаю, о моем заветном сундучке не знал никто, кроме его бывших владельцев. А они, судя по всему, лица совсем не славянской национальности.
Так, еще раз. Откуда может дуть такой неприятный сквозняк?
Во-первых – ФСБ. Во-вторых – питерская братва со Стилетом во главе. В-третьих – арабы.
Вроде – все, больше неоткуда.
Дальше. Зачем я им нужен?
Стилету с кодлой – ясное дело, чтобы денежки к рукам прибрать. Жаба его душит, да и не умеет он ничего другого, кроме как грабить кого-нибудь. Этим и живет.
Арабам – для того же самого. Но они должны быть гораздо старательнее Стилета, потому что, в отличие от него, точно знают, сколько было денег. И, кроме того, для них это вопрос принципиальный. Какой-то неверный посягнул на богатства, предназначенные для угодного Аллаху дела. На кол его!
И, наконец, ФСБ. Вот тут я чего-то не понимаю.
Ну, уголовник. Ну, беглый. Но не настолько же я опасен для человечества, чтобы устраивать на меня охоту аж за океаном? По всей земле, если хорошенько подумать, такие деятели ховаются, что рядом с ними я просто мелкий хулиган, разбивший лампочку в подъезде.
Те, кто знал о чемоданчике, – мертвы. И Арцыбашев, и Студеный, и сын его, Студень, и Наташа. Да и денег в нем было – курам на смех. Хотя, это как посмотреть...
Тохтамбашеву, понятное дело, – наплевать.
Керим – дохлый. Его нукеры – тоже.
Черт знает что!
Теперь, кто с кем из них может объединиться?
Арабы с ФСБ – невозможно. Стилет с арабами – смешно. Стилет с ФСБ – еще куда ни шло, но он же урка принципиальный, правильный, недаром в законе. Хотя сейчас такое время, что каждый может переметнуться в любую сторону, если это окажется сильно выгодно.
Но в возможном тандеме Стилет – ФСБ отсутствует главное. А именно – информация о реальной сумме. То есть Стилет может догадываться о том, сколько на самом деле было денег, но не более того.
И потом, кто этот со шрамом в виде серпа?
Я притормозил и плавно съехал с Бэлт Парквэй.
До дома оставалось проехать не более двух километров. И тут где-то в глубине сознания прозвенел тихий звоночек. Неприятный такой звоночек. И я остановил «Хонду» рядом с коробкой «Мак-Доналдса».
Заглушив двигатель, я вышел из машины и направился в харчевню.
Заказав «дабл квотер паундер»[9] и кофе, я поставил поднос на столик у окна и, сев так, чтобы хорошо просматривалась улица, принялся за еду. Звоночек продолжал тихо позвякивать, но я не суетился и, спокойно поглядывая на улицу, откусил большой кусок.
Не понимаю, почему это принято считать, что хороший, добросовестно приготовленный гамбургер – плохая еда. Вот если стоит перед тобой тарелка, на которой лежат рубленая котлета, жареная картошка, нарезанный маринованный огурчик, свежий лук и кусок мягкой булки, а рядом еще и соус налит, то это хорошо. А если все это сложено в пачечку, то уже плохо. Не понимаю.
Размышляя таким нехитрым образом, я намеренно не позволял смутной тревоге, шевелившейся где-то в подсознании, оформиться в конкретные мысли. Пусть она там еще немножко поварится, а потом всплывет в более готовом к употреблению виде.
Подумав так, я отхлебнул кофе и вспомнил историю об американке, которая облилась в «Мак-Доналдсе» горячим кофе и смогла выиграть через суд полтора миллиона долларов. На следующий день во всех «Мак- Доналдсах» мира на стаканчиках появилась надпись «осторожно, горячее». Так что обливайся, сколько хочешь, а на премию можешь не рассчитывать. Тебя предупредили.
Я дожевал последний кусок гамбургера, запил это дело кофе и встал из-за стола. Вышел на улицу, не торопясь, уселся за руль и только тут позволил звоночку беспокойства пробиться на поверхность.
А звонил он по очень простой причине.
Вот я сейчас еду домой. Спокойно так еду, думаю о том, как буду душ принимать, переодеваться в чистое, чайник ставить, а там меня уже ждут. И, как только я войду, приставят к затылку пистолет и скажут, что делать дальше. И я, как миленький, буду делать. А делать придется что-нибудь очень неприятное. Например, ехать куда-нибудь, вроде того, как Алекс предлагал. И на этот раз придется ехать, никуда не денешься. Когда у затылка ствол, в ковбоев не очень-то поиграешь.
Значит, ломиться домой, как Александр Матросов на амбразуру, не годится. А побывать там обязательно надо. Потому что, прежде чем сваливать отсюда, а сваливать, как ни верти, придется, причем немедленно, надо забрать кое-что. А уж потом линять. Куда – это уже неважно. Важно только то, что раз я засвечен, то хата моя – и подавно. Не зря же целых две недели за мной какие-то люди в «Галанте» волочились, царство им небесное.
И я, вместо того, чтобы повернуть направо, где через четыре квартала стояла моя американская трех- этажка, свернул налево, где за углом в собственном маленьком домике жил Семка Миркин, сорокапятилетний еврей, продавец из русской лавки, в которой торговали российской жратвой, привезенной аж из-за океана. Время перевалило за восемь часов вечера, и он уже должен был быть дома. Отношения у нас с ним сложились с первого же дня знакомства самые отличные, так что я мог рассчитывать на то, что он сможет помочь мне в небольшом дельце, которое я решил провернуть в ближайшие полчаса.
Семка оказался дома и, увидев меня, сильно обрадовался и стал заманивать к столу, на котором по случаю выходных была расставлена какаято очень аппетитная еврейская хавка и несколько бутылок с разноцветными домашними наливками. Семкина жена Райка, одетая в китайский халат с драконами, шныряла в кухню и обратно, нося тарелки и закуски.
Я решительно отказался от угощения, сославшись на неотложные дела, и, выразительно посмотрев Семке в глаза, качнул головой в сторону двери. Семка понимающе кивнул и, накинув куртку, вышел со мной.
Мы отошли от ярко освещенного крыльца, и Семка по-деловому спросил:
– Ну, что случилось?
Сам он был, как и я, питерским и в то время, когда жил в Совке, занимался какими-то темными делами. Бандитом он, конечно, не был, но за время нашего знакомства показал себя человеком достаточно решительным и вроде бы даже способным на риск. Так что, в какой-то мере, я мог на него положиться.
– Сема, хочешь заработать пятьсот баксов за полчаса? – спросил я с ходу, чтобы не тратить время на лишние вступления.
– Смотря как, – резонно ответил Семка, – если ты хочешь, чтобы я проник в главную кладовую Манхэттен Банка, это будет стоить дороже.
Мы посмеялись, затем я на полном серьезе сказал ему:
– Сема, нужно пробить мою хату. По-моему, меня там ждут.
– А кто?
– Я не знаю. Но чувствую, что не голые девушки.
– Та-ак, – протянул Семка и задумался на минуту.
Я ему не мешал.
– Так, – повторил он, – значит, так. Давай мне твои ключи. Я иду туда и притворяюсь пьяным. Начинаю ломиться в твою дверь, звать тебя, поднимаю шум, а там видно будет. Полицию никто вызывать не станет, потому что у меня затаривается весь микрорайон и все твои соседи знают меня в лицо. В крайнем случае, если увидят, то посплетничают пару дней, что Сема Миркин напился пьяный. Этим все закончится. Годится?
Я подумал и сказал:
– Годится. Только будь осторожен, Сема, я не хочу, чтобы твои дети остались сиротами. Я ведь и сам не знаю, что там у меня дома происходит. Может, и ничего. Может быть, мне все показалось. А может – и нет.
– Ну все, я пошел. Ты жди меня здесь. Если что, отдашь деньги вдове.
