косичкой, я увидел огромный стол, заставленный жратвой и напитками.
За столом сидели двое мужчин. С первого же взгляда можно было понять, что это вовсе не сотрудники отдела народного образования. Один из них, коротко остриженный, был лет сорока, и его волосы отливали серебром. На нем была белая футболка с короткими рукавами, обтягивавшая рельефную мускулатуру торса, а на его загорелых и жилистых руках можно было прочесть всю его историю и статус. Другой, чуть помоложе, был одет в светлосерый костюм, черную рубашку и белый галстук. Его темные блестящие волосы были гладко зачесаны назад, и его можно было бы принять за преуспевающего коммерсанта, но специфическая худоба лица говорила о том, что он немало лет провел в лагере, и этот лагерь был совсем не пионерским. На его руке тускло светились массивные золотые часы.
Дядя Паша взял меня за локоть и сказал:
– Это наш уважаемый гость из Питера – Костя Знахарь.
Я учтиво наклонил голову.
– Это – Витя Соленый, – сказал он, указав на здоровяка с наколками, – а это – Саша Астрахан.
Здоровяк показал зубы, а любитель дорогой одежды и золотых часов кивнул.
– Оба они – уважаемые люди, авторитеты, как и ты, Костя.
Они привстали, и мы пожали друг другу руки. Потом все уселись, и Дядя Паша сказал:
– Ну что, закусим, чем бог послал?
И подвинул ко мне небольшой тазик с черной икрой.
Я проснулся рано и долго лежал, прислушиваясь к прозрачной утренней тишине, которую нарушало редкое цвирканье какой-то одинокой осенней птички, да на жестяной оконный карниз за мокрым стеклом мерно капала вода.
Ночью прошел дождь, и по небу медленно ползло клочковатое серое покрывало. Комната была наполнена утренним сумраком, скрывавшим очертания предметов и я, неторопливо бродя взглядом по стенам и потолку, вспоминал вчерашний вечер.
Уже во втором часу ночи, приняв в процессе неторопливой беседы о превратностях жизни несколько стопок отменной домашней водки, которую Дядя Паша самолично настаивал на смородиновых почках, и поклевав его разносолов, загромождавших большой стол, покрытый зеленой скатертью, я почувствовал, что все-таки устал после наполненного событиями и переживаниями дня. Извинившись перед немногочисленным обществом, я попросил Дядю Пашу отправить меня спать. Он понимающе кивнул и, позвав парня с кисточкой на затылке, распорядился насчет моего ночлега.
Парень этот, которого тоже, как оказалось, звали Костей, провел меня по длинному, обшитому лиственницей, коридору и открыл тяжелую дубовую дверь, за которой была просторная спальня. Пожелав мне спокойной ночи, он удалился, а я принялся оглядывать мое временное пристанище.
Надо сказать, спаленка была под стать баньке.
Это была огромная, тридцатиметровая комната, приспособленная именно и только для того, чтобы в ней спать. Ну, или заниматься какими-нибудь другими постельными делами. Главное место в ней занимала упиравшаяся изголовьем в стену огромная кровать. Она была таких размеров, что я почувствовал себя Гулливером, угодившим в опочивальню великанской принцессы. Для сна это было совершенно безразлично, а для чего-нибудь другого – очень даже удобно. Кроме кровати, в комнате было несколько разнокалиберных диванов, мягкие пуфики, азиатская оттоманка с валиками и козетка с античным подголовником.
Пол был застелен коврами, на стенах висели несколько картин, изображавших пышнотелых красавиц в соблазнительных позах, а по обе стороны от кровати стояли два высоких бронзовых торшера, освещавших все это мягким неярким светом. Напротив кровати была дверь, и, открыв ее, я увидел небольшую ванную комнату, всю отделанную малахитом.
Ну, Дядя Паша, ну, Волшебник Изумрудного Города, подумал я и, скинув шмотки, полез под душ. Хоть я и был несколько часов назад в настоящей бане, хоть и вымыли меня там на несколько месяцев вперед, а все же привычка принимать душ перед сном взяла свое. Быстро оплоснувшись, я взял с вешалки темнозеленое махровое полотенце и, вытираясь на ходу, вышел в спальню.
И тут же замер от приятной неожиданности.
На огромной кровати, среди разбросанных подушек, подушечек и взбитых одеял, живописно разлеглись Варя и Лида. Никаких халатов и прочей одежды, скрывающей от моего взора их богатые прелести, на них не было, и я подумал, что можно не очень спешить задавать храпака.
Я забыл, которая из них была Варей, а которая Лидой, но это было и неважно. Одна из них, поманила меня пухлым пальчиком и сказала:
– Ну, Костик, иди сюда. Теперь мы тебя усыпим.
Процедура усыпления была долгой и разнообразной, и ее пришлось повторять четыре раза. Зато уснул я неожиданно и крепко, как будто кто-то повернул в моей голове выключатель.
Повспоминав еще немного, как меня усыпляли, я встал с измятой постели и подошел к окну. Передо мной простирались просторы дядипашиного двора.
На влажной траве лежал тонкий слой тумана, вдоль затейливо вьющихся тропинок стояли неподвижные деревья, и их листва блестела после ночного дождя. А подальше, недалеко от баньки, Костя занимался айкидо. Я внимательно следил за его то медленными и плавными, то быстрыми и резкими движениями, и мне стало завидно. Сам я уже черт знает сколько времени не утруждал себя подобными занятиями. Правда, жизнь то и дело подкидывала мне такие упражнения, по сравнению с которыми эти продуманные и выученные связки блоков, ударов и перемещений были просто детским лепетом. Все же я, нахмурив брови, решил, что как только разберусь со всем этим дерьмом, так сразу и займусь бегом, единоборствами и прочими полеными для тела и духа вещами. И тут же пришла подлая мысль, что хрена ты, Знахарь, когда-нибудь разберешься с этим, но я, мотнув головой, отогнал ее и пошел в душ. По дороге я взглянул на висевшие на стене часы. Была половина седьмого.
Завтракали мы в том же составе, то есть – Дядя Паша, я, спортивный Витя Соленый и пижон Саша Астрахан. Но никакой выпивки на столе уже, понятное дело, не было. Закончив завтрак, мы проследовали за Дядей Пашей в просторный кабинет, сели вокруг большого восьмиугольного стола, обтянутого зеленым сукном, и Дядя Паша открыл совещание.
– Костя, – обратился он ко мне, – здесь ты можешь спокойно говорить о том, о чем разговаривал тогда в Питере с Пауком. То есть – о проблемах со Стилетом. Мы в курсе этой темы.
Соленый и Астрахан кивнули, подтверждая сказанное.
– Так что давай, говори, что у тебя за дело, а мы послушаем и подумаем, чем тебе можно помочь.
Я откашлялся и начал:
– Дела у меня к тебе два. Во-первых, – Стилет. Возможно, он когда-то и был нормальным человеком. Возможно, раньше он уважал братву, думал об общем деле, занимался важными вопросами и прочее. Я этого не знаю, потому что конкретными делами занимаюсь с ним не так давно. Может быть, так оно все раньше и было. Но теперь, когда я вижусь с ним чуть ли не каждый день, я убедился в том, что основным его качеством является жадность. Его душит жаба. Он хочет влезть в каждое дело, о котором узнает. Он хочеть урвать каждую сраную копейку, которую видит в чужих руках. Как ты знаешь, это именно он помог мне с коронацией, и теперь он хочет, чтобы я с ним расплатился за это. Он не может думать ни о чем другом, кроме как о деньгах. Он хочет только хапать, хапать и хапать. Он стал барыгой. И я уже не говорю о четырех убитых по его заказу авторитетах. Он убрал их потому, что они были готовы поддержать меня на коронации. Это выглядит странным, потому что после этого он вдруг резко
