княгине, вероятно, сама входила в состав «придворных дам». Видимо, у нее были основания не любить свою государыню и желать ей зла — во всяком случае подозрения придворных пали именно на нее. Желая отравить или «испортить» свою повелительницу, Наталья Полуектова прибегла (по крайней мере в устах молвы) к «испытанному» средству: обратилась к «бабе»-ворожее, колдунье, знахарке, причем сделала это не сама, а через подставное лицо — жену казенного подьячего. Кстати сказать, едва ли не впервые мы конкретно узнаем о существовании такого должностного лица. Казна — важнейшее государственное учреждение, стоящий во главе ее боярин-казначей (в это время, по-видимому, Владимир Григорьевич Ховрин)75 нуждался, конечно, в целом штате помощников — технических исполнителей. Боровля, запутанный в это злополучное дело, был, вероятно, одним из таких подьячих. Тяжелые подозрения едва не погубили карьеру дьяка Полуектова: он уцелел, возможно, только потому, что подозрения оказались неосновательными, а сам он как квалифицированный специалист — дьяк — ценился весьма высоко. В обстоятельствах смерти Марии Борисовны, каковы бы они ни были на самом деле, трудно увидеть политическую подоплеку: при дворах сильных мира сего и пятьсот лет назад процветали зависть, интриги и недоброжелательство.
Под тем же 1467 г. Московская летопись сообщает об «обновлении» каменной церкви Вознесения в Кремле, служившей усыпальницей великим княгиням и их дочерям. Строительство церкви началось в 1405 г., еще при жизни Евдокии Дмитриевны, вдовы Дмитрия Донского. «По многих же летех» постройка была продолжена при Софье Витовтовне и доведена до кольца, «иде же верху быти, но верху не сведе». В таком недостроенном виде (без верха) церковь простояла еще много лет, страдая от многочисленных пожаров, так что даже и «сводом двигшися» — начали колебаться сами своды. И вот, похоронив в этой церкви свою невестку, великая княгиня Мария Ярославна решила разобрать церковь и «нову поставити». Работа была поручена Василию Дмитриевичу Ермолину, уже имевшему, вероятно, опыт в строительстве каменных зданий. «Домыслив же ся о сем… с мастеры каменщики», Василий Ермолин принял оригинальное и смелое техническое решение: церковь всю не разбирать, но только выломать «горел камень», разобрать пошатнувшиеся своды, одеть церковь новым камнем и обожженным кирпичом, свести своды и, наконец, водрузить верх76.
Заметка о церкви Вознесения любопытна. Во-первых, это первое летописное известие, столь подробно и квалифицированно рассказывающее о каменном строительстве. Официальный летописец, а возможно, и его заказчик — сам великий князь проявляли большой интерес к этому вопросу — в Софийско-Львовской летописи о постройке церкви Вознесения говорится без всяких деталей. Во-вторых, известие свидетельствует об искусстве московских мастеров и их руководителя, о крупных успехах русского каменного зодчества: Москва 60-х годов вступала в эпоху своего обновления, в эпоху широкого каменного строительства. В условиях и масштабах русского средневековья это важный факт, показатель роста благосостояния и культуры. Столица, как и вся Русская земля, набирала силы.
Глава III
Первая победа
В первой половине XV в. грозная и воинственная империя потомков Батыя переживала серьезный кризис. Прошли времена беспрестанных и безнаказанных походов на Русь и на другие земли — разгром на Куликовом поле и поражение в войне с Тимуром нанесли могуществу Орды чувствительный удар. Однако главной причиной ослабления кочевой империи, перед которой некогда трепетал весь мир, были необратимые социально-экономические процессы, подтачивавшие ее основу. Непобедимая в боях держава Батыя могла существовать только за счет покоренных стран — население их облагалось тяжелой данью, а пленные обращались в рабов, создававших дворцы и драгоценности для ханов и их приближенных. Сами же завоеватели, как и в прежние века, занимались кочевым скотоводством. Бескрайние просторы великой Русской равнины — от Оки до Азовского моря, от Волги до притоков Днепра и до предгорьев Урала — были огромным пастбищем, на котором каждое лето кочевали на сотнях тысяч породистых коней ордынские всадники во главе с ханами, их «царевичами», темниками, князьями.
Экономическая организация кочевого общества была крайне консервативной. Но жизнь брала свое, и на окраинах великой империи стали появляться ростки новых отношений. Это было связано в первую очередь с переходом к оседлому земледелию — особенно там, где сохранялись остатки племен, покоренных и частично истребленных монголами, прежде всего в Среднем Поволжье — земле древних болгар. В самой Орде развивалась феодальная анархия — братья и сыновья выходили из-под власти ханов и стремились либо захватить ханский престол, либо стать самостоятельными правителями. В Сарае происходили кровавые смуты. В 1436 г. один из «царевичей», Улу-Мухаммед, вынужден был бежать из Орды. Энергичный, талантливый и честолюбивый воин решил основать собственное ханство. После неудачных попыток обосноваться на южной окраине Руси Улу-Мухаммед укрепился на Средней Волге, где в земле болгар и построил свою столицу — Казань на месте древнего города, разрушенного во время одной из русско-болгарских войн. Так на восточной границе Русской земли появилась новая грозная сила.
Казанское ханство включило в свой состав разноязычные народы и земли по Средней Волге и ее притокам. В отличие от старого врага, Золотой Орды, отделенной от Руси многими сотнями километров Дикого Поля, новое ханство расположилось на самых рубежах Русской земли, в непосредственной близости от ее важнейших центров. Под постоянной угрозой оказался весь восточный рубеж — от Мурома до Устюга и Вятки.
Вторжения Улу-Мухаммеда и его сыновей способствовали самому тяжелому кризису в феодальной войне и на много лет затянули борьбу с удельно-княжеской коалицией. Улу-Мухаммед «решил восстановить господство над Россией и заставить Московского великого князя платить дань». Действительно, на какое-то время ему удалось «достигнуть такой полноты верховенства над Россией, которая заставила считаться с Казанью более, чем с ханством Сарайским»1. Казанский хан всегда мог выступить в качестве союзника любого врага Русской земли, поддержать любого, кто захотел бы повторить опыт Шемяки.
Феодальное общество не знало прочного, длительного мира. И в Западной, и в Восточной Европе, и в Азии шли почти непрерывные войны между государствами, княжествами, городами, племенами. Далеко не всегда причинами баталий были серьезные политические интересы. Успешная война приносила честолюбивым королям и князьям славу, рядовым воинам — богатство. Отношения Руси с Казанским ханством осложнялись особыми обстоятельствами: хотя и порвавшее формально с Ордой, оно было ее живым осколком, носителем старых ханских традиций. Покорение соседних земель, захват пленных, превращение их в рабов оставались важнейшими целями внешней политики казанских ханов, как и их ордынских предков. Пленники-рабы широко использовались в хозяйстве казанских феодалов, а кроме того, в большом количестве продавались на восточные работорговые рынки — в Сарай, Астрахань, Персию, Турцию… Для властителей нового ханства набеги на Русь и на другие земли были прямой экономической необходимостью. С другой стороны, ханы в любое время могли прочно закрыть Великий водный путь по Волге и перерезать торговую артерию, связывавшую Русь со странами Востока. Стоит ли удивляться, что в первые десятилетия существования Казанского ханства отношения между ним и Русью были по меньшей мере далеко не дружественными.
Хан Улу-Мухаммед был убит собственными сыновьями. После этого двое из них, Касим и Якуб, бежали на Русь, а третьему — Ибрагиму — достался ханский престол. «Царевичи»-эмигранты были гостеприимно встречены на Москве. На Средней Оке им была выделена земля для поселения. Так образовалось вассально-зависимое от Руси татарское княжество («царство»)2. Новые вассалы верно служили великим князьям Русской земли. Прекрасная конница татарских «царевичей» была очень важным дополнением к русской рати, долгое время состоявшей главным образом из пехоты и немногочисленных конных княжеских дружин. Кроме того, Касим и его потомки были важной политической силой — ведь они имели династические права на ханский престол (Касим был старшим сыном), и во время очередной дворцовой смуты на них могла ориентироваться часть казанских феодалов.
Но принятие Касима под покровительство великого князя Московского еще больше ухудшало отношения с ханом Ибрагимом. Разрыв между Москвой и Казанью надвигался с каждым годом. В марте 1461
