Офонасова, на Мосеа Федорова, на Семена Офонасова, на Константина Бабкина, на Олексея Квашнина, на Василия Тютрюмова, на Василия на Балахшу, на Ефима на Ревшина, на Григорья на Кошуркина, на Офимьины люди Есипова Горшкова и сына ее Ивановы и на Ивановы люди Савелкова — что, наехав те со многими людьми на те две улицы, людей перебили, переграбили, животов людских на тысячу рублев взяли, а людей многых до смерти перебили»8.
Произошло неслыханное, беспримерное в жизни Новгорода событие. Впервые в истории боярской республики новгородские улицы обратились с жалобой на новгородских бояр не к своим вечевым органам, а к великому князю Русской земли, признав тем самым в нем верховного арбитра над Новгородом. Не менее важен и персональный состав обвиняемых. Два десятка перечисленных жалобщиками имен — цвет правящей верхушки Новгорода во главе с самим степенным посадником. Это те самые люди, которые недавно встречали великого князя на его «станах» в пути по Новгородской земле, поднося ему подарки, те самые люди, которые только что пировали с Иваном III за его столом на Городище и у владыки. Суть преступления их достаточно ясна: типичное для феодальной анархии сведение личных счетов путем физической расправы, характерное для боярского Новгорода решение споров между концами и улицами методами «наезда» и «находа» (вспомним, что все новгородские бояре были членами и руководителями своих уличанских и кончанских общин). Ясно, что олигархическая республика не имела никакой возможности обуздать подобного рода самоуправство своих посадников, поэтому все свои надежды обиженные и разграбленные уличане могли возлагать только на суд и управу великого князя всея Руси.
Жертвами «наездов» и «находов» были не только рядовые уличане, но и сами бояре: 25 ноября поступила жалоба от братьев Луки и Василия Исаковых, детей Полинарьина: они били челом на того же «на Василья на Микифорова, на Панфила на старосту Федоровские улицы, что, наехав на их двор, людей у них перебили, а живот разграбили, а взяли на 500 рублей»9.
Великий князь дал жалобникам своих приставов — ими оказались Дмитрий Чюбар Зворыка, Федец Мансуров и Василий Долматов. Любопытно, что в числе приставов — дьяк (Василий Долматов еще недавно служил князю Юрию Васильевичу и писал его духовную грамоту). Перейдя на государственную службу, он стал одним из наиболее видных и доверенных лиц в окружении великого князя. К архиепископу, посадникам, боярам и житьим, находившимся у него на приеме в момент принесения жалоб, великий князь обратился с требованием назначить своих, новгородских приставов «на тех сильников», заявив при этом о своем желании лично разобраться в существе дела и взять ведение его в свои руки: «Хочю яз того посмотрите… хощеть бо ми ся обиденым управа дати». Перед нами — первый в истории Новгорода пример непосредственного вмешательства великокняжеской власти в распри между новгородцами, первый пример реального осуществления суда и управы великого князя в его новгородской «отчине». Не ограничившись обращением к руководителям новгородского правительства, великий князь через своих бояр Федора Давыдовича Хромого и Ивана Борисовича Тучка Морозова сделал аналогичное заявление и на вече: «… чтобы дали своих приставов на тех обидящих братью свою».
Суд состоялся на следующий день, в воскресенье. Истцы и ответчики, обиженные и обидевшие, приведенные приставами степенный посадник и другие представители боярской элиты «все сташа перед великим князем на Городище». На суде великого князя присутствовали также архиепископ и посадники. Но им, очевидно, была отведена скромная роль статистов. Разбирательство уголовного дела новгородских олигархов в роковой для феодальной республики день, 26 ноября 1475 г., проходило, судя по летописному отчету, по обычному, хорошо известному из судебных актов XV в. ритуалу средневекового состязательного процесса: «Василий Онаньин посадник и с прочими преже написанными, на них же жалоба, отвечати стали… И начат судити их, и суди их и обыска, да жалобников оправил, а тех всех, как находили, и били, и грабили, обвинил… И велел князь великий Василья Онаньина, Богдана Есипова, Федора Исакова, Ивана Лошинского поимати. И взяли их дети боярские: Василья Онаньина — Иван Товарков, Богдана — Русалка, Федора Исакова — Звенець».
Феодальной республике был нанесен непоправимый удар. Четверо представителей боярской олигархии во главе со степенным посадником, обвиненные в тягчайшем уголовном преступлении, были осуждены судом великого князя и оказались под стражей. В день суда старые, традиционные политические институты Великого Новгорода, составлявшие на протяжении трех веков основу его политического бытия, показали свою полную несостоятельность перед лицом великокняжеской власти и фактически перестали существовать, сохранившись только в своих названиях. Именно этот день может по праву считаться концом боярской республики, хотя агония ее длилась еще более двух лет.
Взятием под стражу четырех главных обвиняемых дело не ограничилось. «Товарищев их всех велел князь великий своим приставам подавати на поруки на крепкые в полутора тысяче рублях в истьцевых да в своей вине без урока»: обвиняемые должны были не только возместить убытки истцам, но и выплатить уголовный штраф, «вину», в пользу великокняжеской казны. Великий князь наглядно демонстрировал свое желание «обиденым управа дати». С безраздельным господством боярской олигархии, опиравшейся на вечевые институты, было покончено навсегда. Военное могущество и политические амбиции боярской республики были похоронены на берегах Шелони, а внутриполитическая власть боярства была подорвана изнутри новгородскими жалобниками, нашедшими суд и управу у великого князя на Городище.
Городищенское стояние отнюдь не ограничивалось только рассмотрением жалоб новгородцев и судебным разбирательством по ним. В тот же день, 26 ноября, «великий князь выслал от себе вон Ивана Офонасова да сына его Олфериа, да их поимати велел в том, что мыслили Великому Новутороду датися за короля, а взяли: Ивана — Василий Китай, а сына его — Юрьи Шестак»10.
Суд по жалобам новгородцев над степенным посадником и его «товарищами» — осуществление великим князем функций верховного арбитра во внутренних делах новгородской «отчины». «Помание» Ивана Офонасова с сыном говорит о другом: об обостренном внимании московского правительства к политической позиции, политическим интригам новгородского боярства. В распоряжении великого князя, очевидно, оказались данные о государственной измене Офонасовых. Этот факт свидетельствует, во-первых, о том, что в среде новгородских олигархов мысль о переходе под власть Казимира не была еще окончательно похоронена, во-вторых, о том, что Москва внимательно следит за боярами, которые в своей собственной республике находятся теперь в далеко не полной безопасности. Глаз и рука Москвы проникают в толщу новгородского общества.
Суд над посадниками на Городище не мог не произвести колоссального политического и морального эффекта. 28 ноября архиепископ и члены новгородской господы пришли «бити челом от Великого Новогорода о изниманных боярах, чтобы пожаловал, смиловался, казни им отдал и на поруки их дал». Челобитье «от Великого Новогорода», видимо, обсуждалось на вече и носило характер своего рода политического демарша, который был, однако, категорически отклонен. «Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, отчине нашей, колико от тех бояр и наперед сего лиха чинился, а нынеча, что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится», — заявил великий князь челобитчикам, поставив перед ними риторический вопрос: «Ино како ми за то их лихо жаловати?» Заявление великого князя характерно. В его глазах Василий Онаньин «с товарыщи» далеко не случайные преступники. Их расправа со своими противниками в новгородских улицах не единичный факт самоуправства, а всего лишь одно из звеньев в длинной цепи «лиха», чинимого ими в новгородской «отчине». Нет оснований, разумеется, видеть в руководителе республики, в степенном посаднике, доверенном лице новгородской господы всего лишь несдержанного, недисциплинированного человека, под горячую руку совершившего уголовное преступление. Едва ли Василий Онаньин и его «товарыщи» отличались основными чертами своего морально-политического облика от других членов господы. Чинимое ими «лихо» — определенная система поведения и действий, в большей или меньшей степени свойственная господе в целом, боярской олигархии как таковой. Суд и приговор над Онаньиным и его «товарыщами» — в известной мере суд и приговор над всей господой, над всей правящей новгородской верхушкой, над всей ее политической и социальной практикой[26]. Отсюда и настойчивые попытки других членов господы добиться смягчения их участи, отсюда же и не менее настойчивое стремление великого князя довести начатое дело до конца. Управа «обиденым» по логике вещей перерастала рамки уголовного дела, она превращалась в принципиальное осуждение всего политического уклада боярской республики. В тот же день, 28 ноября, бояре в оковах были со своими приставами посланы в Москву, куда прибыли 10
