Л. В. Черепнин полагал, что это черновой проект, не утвержденный в Москве именно из-за того, что в нем не говорилось о судьбе удела (Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. М., 1948. С. 195—196). Но думается, ближе к истине А. Е. Пресняков, считавший, что удел как таковой «не подлежал завещательному распоряжению» (Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 422).
Из этого свидетельства видно, что в состав свиты царевны входили и поляки.
Оценку русской дипломатической документации этого времени дал П. Пирлинг: «С палеографической точки зрения, равно как и в смысле изящества и чистоты техники памятники дипломатических сношений XV в. стоят значительно выше таких же документов XVI столетия… с точки зрения стиля и формы наказы Ивана III менее многословны, но более ясны и точны, нежели инструкция Грозного. В последних слишком часто в чрезмерном обилии слов теряется связность мысли» (Пирлинг П. Россия и папский престол. М., 1912. С. 235, 236).
Взятие под стражу шести крупнейших представителей новгородского боярства не дает возможности согласиться ни с мнением В. Н. Бернадского, что поддержка великим князем «антибоярской оппозиции» только «вспомогательное средство, используемое для давления на новгородских феодалов, а главная цель великокняжеской политики — создать среди влиятельных новгородских феодалов группу сторонников Москвы» (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 295), ни с мнением Л. В. Черепнина, что великий князь «поддерживает союз с местными боярами, опираясь на них» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 865).
В. Н. Бернадский считал, что во время Городищенского стояния великий князь, «ограничивая круг крамольников немногими упрямыми противниками… стремился договориться с остальными новгородскими великими боярами, пируя в их дворах, принимая от них щедрые дары и давая ответные пиры». Результат этой деятельности он видел в том, что «группа приятных» великому князю бояр в эти месяцы расширилась, а некоторые из них, надо думать, связали себя новым крестным целованием и грамотою с Иваном III. По мнению В. Н. Бернадского, круг этих «приятных» бояр может быть определен на основе известия от января 1478 г., когда московский боярин Иван Товарков обратился от имени великого князя к группе виднейших новгородских бояр с призывом служить великому князю по крестной грамоте. В этом призыве В. Н. Бернадский видел напоминание «о прежней крестной грамоте». К боярам, перечисленным в известии января 1478 г., он добавлял еще пятерых, бивших челом о службе великому князю в 1477 г., и приходил к выводу, что в 1475-1476 гг. сложилась «весьма значительная количественно и весьма влиятельная по ее составу группа сторонников московской ориентации» (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 297). Еще дальше пошел Л. В. Черепнин, который считал (и на тех же основаниях), что во время Городищенского стояния, «по-видимому, Иван III привел новгородское боярство к присяге» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 866). Если названные исследователи правы, то перед нами факт действительно очень большого политического значения. Принимая феодальную присягу великому князю, виднейшие новгородские бояре переходили к нему на службу и тем совершали акт измены по отношению к Господину Великому Новгороду. Это означает, что уже в 1475 г. правящие верхи феодальной республики фактически предают ее, причем делают это тайно, продолжая быть руководителями Господина Великого Новгорода. Обратимся, однако, к тексту, на который ссылаются оба исследователя: «Генваря 18 в неделю, били челом великому князю в службу бояре новогородстии все и дети боярьские и житии, да приказався вышли от него. И князь великы выслал за ними Ивана Товаркова к Казимеру, да к брату его к Коробу да Фефилату Захарьину, к Луке и к Якову Федоровым, да к Ивану Кузмину, да к Ивану Захарьину сыну Григорьева, да к Мите Есипову, да к Михаилу Берденеву, да Василью Есипову, да Федору Телятеву, да к Родиону Норову. А велел им князь велики говорити: «На которой грамоте великым князем крест целовали есте, по той бы грамоте государем своим и правили есте по тому крестному целованию…» И те боаре все на том молвили, на чем к ним к своим государем великым князем крест целовали» (ПСРЛ. Т. 25. С. 321—322). Итак, Иван Товарков действительно обращался к перечисленным боярам с призывом, чтобы они «правили по грамоте… по… крестному целованию». Но о какой «грамоте» и о каком «целовании» шла речь? Из слов Товаркова, приводимых летописью, вовсе не вытекает, что имелась в виду какая-то старая грамота, составленная задолго до этого, и какое-то старое целование. Напротив, наиболее естественно предположить, что великий князь устами Товаркова призывал бояр блюсти именно то целование, которое они только что совершили. Никаких намеков на какие-то прежние отношения слова Товаркова не содержат. Но если так, то нет оснований видеть в боярах, к которым обращался Товарков, лиц, изменивших Новгороду еще в 1475 г. и тайно перешедших на службу к великому князю во время Городищенского стояния. Следовательно, концепция В. Н. Бернадского и Л. В. Черепнина о «союзе» великого князя с верхами новгородского боярства (или со значительной частью этих верхов) лишается своей главной фактической опоры.
По мнению В. Н. Бернадского, посылка о «государстве» представляла собой «заговор сторонников великого князя», которые, считая, что пришло время для установления московского «государства», пытались произвести государственный переворот (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 298). Л. В. Черепнин видел в этом посольстве признак того, что великий князь «не отказывается… от линии союза с основной частью новгородского боярства». Само посольство, считал Л. В. Черепнин, «демонстрировало… признание Новгородом верховной власти Московского великого князя при сохранении существующего новгородского политического строя», но великий князь «пожелал истолковать… титул «государь» как знак полного ему подчинения» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 867—868). Основываясь на том, что во фрагментах свода, доведенного до мая 1477 г. (сохранившихся в составе Прилуцкой и Уваровской летописей), не упоминается посольство «о титуле», Я. С. Лурье высказал мысль, что во время переговоров в Москве этот вопрос вообще не возникал и что версия о титуле была впервые выдвинута московским посольством в Новгород в поисках повода к войне (Лурье Я. С. К истории присоединения Новгорода в 1477—1479 гг. // Исследования по социально- политической истории России. Л., 1971. С. 91—95). С этим утверждением, однако, едва ли можно
