по-отечески:
- Ты пойми, я же как лучше хочу. Как для тебя лучше. Я все понимаю! Самому до сих пор снятся кошмары, хотя уже три года прошло. Понимаю! Но - извини! А кого еще я поставлю? У одного жена на сносях, двое в командировке, один в отпуск собрался, у Никитина, похоже, язва открылась… И все! Все! Кроме тебя, некого ставить.
- Да я все понимаю. Разрешите идти? Полковник вздохнул:
- Иди, Арцыбашев. Только разговор наш не забывай. Подумай о нем. Хорошо? Договорились?
- Подумаю. В Новый год будет много времени для раздумий.
В своем кабинете Арцыбашев достал фляжку с коньяком. Отвинтил крышку, хотел выпить прямо из горлышка. Зачем-то взболтал и понюхал напиток. Даже попытался заглянуть внутрь фляги. И не выпил. Поставил на стол, а сам откинулся в кресле и вытянул ноги.
Прав, сто раз прав старый вояка! Не о службе думает Арцыбашев. Пока алкоголем мозг не заглушишь, все мысли крутятся вокруг денег. Вокруг шанса упущенного. Судьба его, этот шанс, предоставила. Можно сказать, в руки вложила. На, пользуйся! А он упустил. Не смог удержать. Растерялся, запсиховал. Наделал ошибок.
Самое обидное, что уверенности никакой нет. Жив Тохтамбашев или сгорел? Тела ведь так и не нашли. Значит, мог убежать. Узнал о грядущей проверке, собрал манатки, поджег склады и рванул. Может, в свой родной аул. Как говорится, с Дона выдачи нет. А может, и в Афганистан, к братьям-таджикам, которых достаточно по обе стороны баррикад. Если так, то вопрос: открыл он ящик с деньгами или забыл про него? В принципе, мог и забыть. У него ведь столько барахла было заныкано, что ему один ящик!
А если сгорел? Хрен знает, что там на складе произошло. Комиссия так и не установила причину. Может, сам напортачил. А может, кто и поджег. Те же братья-таджики, недовольные, как он барыши с ними делит. Или майор Петухов, занявший тохтамбашевское место. Арцыбашев осторожно проверил: Петухов - тот еще тип. Известен не только в армейской среде. Круг знакомств самый обширный, от партноменклатуры до подпольных 'цеховиков' и новомодных рэкетиров. Мог он фитиль запалить? Да запросто мог! Все затраты, даже если исполнителя нанимать, в несколько сотен уложатся. Ну, в пару тысяч рублей. А выгода - ого-го! Тряхануть бы этого Петухова. Поговорить с ним серьезно, без сантиментов. Но - руки коротки. Кроме себя, рассчитывать не на кого. А в одиночку много не навоюешь. Тем более, сидючи здесь, в ГДР.
Как ни крутил Арцыбашев, как не изводил себя размышлениями, а выхода из сложившейся ситуации он не видел. Плюнуть и забыть. Тем более что интуиция подсказывала: Тохтамбашев мертв, а доллары сгорели.
Да и были ли они вообще, эти баксы? Ведь никто их не видел! А то, что Кемаля из-за них якобы отравили - не факт и не доказательство. Кемаль сам мог эту утку и запустить. Восток - дело тонкое…
Плюнуть и растереть… Хрен с ними, с деньгами! Легко пришли, легко и ушли.
Легко? Легко пришли?!
Нападение на караван не считается. Нападение на караван - операция боевая, и все потери, которые там понесли, боевые. Арцыбашев и сам от пули не прятался. Запросто мог погибнуть. Так что за лейтеху-картежника и солдат-срочников, которые не вернулись, на Арцыбашеве вины нет. Судьба их такая! И осведомитель-афганец не в счет. Сам, можно сказать, напросился.
А вот Студеный…
Да, собирался его ликвидировать. Да, строил планы! Но в ту ночь, когда пришел для разговора, хотел просто поговорить. Обсудить дальнейшие планы. Просто поговорить! И ничего больше!
Студеный его спровоцировал. Нализался, свинья, и выступать начал. Как понес! Как понес! Арцыбашев и так и эдак пытался пасть комбату заткнуть - бесполезно. Удивительно, что тупорылый Мамедов ничего не услышал, ор стоял - в Кабуле было слышно. Студеный будто целью задался довести Арцыбашева до греха.
Вот и довел.
Арцыбашев опомнился только после того, как выстрел уже прогремел. Будь возможность переиграть - стерпел бы все оскорбления. Пальцем бы комбата не тронул!
Чего уж теперь… Хорошо, что чисто все получилось. Много всяких сплетен ходило, но заподозрить Арцыбашева никто, кажется, не догадался. В конце концов разговоры утихли. Однако вполне возможно, гибель комбата инициировала ту проверку, за день до которой сгорели пакгаузы…
В дверь постучали. Арцыбашев спрятал фляжку и крикнул:
- Войдите!
Зашел Николай. В руке белел лист бумаги.
- Рапорт? - Арцыбашев понимающе кивнул. - Ну и правильно! Сам разорвешь или помочь?
На отрывном календаре чернела дата: 29 декабря 1988 года, четверг.
Глава третья
Лето 2002 года, Душанбе
Душанбе встретил нас высоким солнцем и нестерпимой жарой.
Еще на дальних рубежах, прокатываясь по непривычно безжизненным для глаза каменистым пространствам этого лунного пейзажа, поскрипывая колесами в плавных изгибах рельсового пути, вагон раскалился аж до самого 'не могу терпеть'.
Неряшливая, заспанная, задолбанная жизнью проводница открыла настежь обе двери тамбура. Держась за поручни, я высовывал лицо, подставляя его потоку набегавшего воздуха, но ветер был настолько горяч, что не холодил, а, наоборот, обжигал лоб и сушил гортань.
Курить даже и не хотелось.
Хотелось пить.
Бригадир поезда поймал на приемник какую-то местную таджикскую радиостанцию и на всю катушку запустил монотонные завывания на тарабарском языке под их народный 'балалайка - два струна'.
Это они специально так громко включают, чтобы всех пассажиров перед конечной станцией взбодрить и разбудить тех, кто еще не проснулся.
- Душанбе, Душанбе, подъезжаем, - кричала проводница, ковыляя по проходу вагона и стуча в двери тех купе, где пассажиры еще либо дремали с похмелья, либо занимались своей таджикской любовью, - белье сдаем, кто не сдавал, за чай рассчитываемся. Душанбе, Душанбе!
Прежде всего идем утолить жажду.
Ни сомов, ни тенге, ни даже украинских гривен у нас нет. Вот спасибо товарищу Ельцину - удружил, развалил Союз, теперь, чтобы от жажды не умереть, надо обменник искать!
В вокзальном буфете копчено-черный нацмен за пять долларов продал-таки мне бутылку пива и бутылочку пепси-колы.
Мы присели за грязный, весь в потеках от пролитого сладкого чая и кофе стол, по которому стремительно туда-сюда бегали проворные местные мухи.
Пиво тоже было местное.
