поспешными дейстиями.
– Я б в надсмотрщики пошел, – парировал я, – на женскую плантацию, с плеточкой- семихвосточкой.
– Расскажи это на могиле своей бабушки. Я– то знаю, зачем бы ты пошел в надсмотрщики на женскую плантацию. Вот там бы я тебе и оторвала твой яйцекладущий хоботок, чтобы ты его не совал в разные другие дырки.
Я закончил пожаротушение и снова улегся на тахту.
Вообще мы тут только и делали, что лежали. То на тахте, то на песочке, то на траве или на скалах. А также на крыше, в воде и иногда – просто на полу.
– Так что у тебя за предложение? – поинтересовалась Наташа, возвращая разговор в прежнее русло.
– Предложение… – повторил я, почесывая живот, – предложение… Какое предложение?
– Ну как это – какое? Вот ты меня раскритиковал за мои обывательские устремления и тут же заявил, что у тебя есть встречное предложение.
– А-а-а… Предложение… – развлекался я.
– Убью! – пригрозила Наташа.
– Ладно. Слушай.
Наташа повернулась ко мне, подперла голову рукой и стала слушать.
– Денег у нас с тобой – хоть жопой ешь. И я хочу использовать их с толком. А именно – сыграть с арабами в интересную игру и забрать второй Коран. Но это только начало. Когда у нас будут оба Корана, мы сможем добраться до сокровищ Мурзы. А это такие деньги, что с ними может сравниться разве что бюджет Российской Федерации. Понимаешь?
Наташа кивнула, и я с облегчением увидел, как в ее глазах засветились так знакомые мне безумные огоньки. Она наверняка представила себе, с какими приключениями это будет связано и какой для нее экстрим начнется, стоит нам только приступить к выполнению плана, которого, кстати, у нас пока еще не было.
Железо разогрелось моментально, и я ковал его, не теряя времени.
– Но это только цветочки. А ягодки… – я почувствовал, как мои скулы напряглись, – а ягодки будут потом.
– А что за ягодки-то? – спросила Наташа, прищурившись.
Я встал и подошел к окну.
Солнце давно уже село, и над морем была ночь.
В небе висела полная седая луна, и дорожка от нее шла прямо к нашему островку. В невероятной вышине перемигивались микроскопические, но яркие звездочки, а на далеком горизонте, где черная вода соединялась с темно-синим небом, медленно двигалась горящая множеством огней громада морского парома, шедшего со стороны Северной Африки.
Я повернул задвижку и толкнул раму.
Окно открылось, и в искусственную прохладу комнаты хлынула жаркая средиземноморская ночь со всеми ее звуками. Наташа встала с тахты и, подойдя ко мне, обняла, прижавшись к моей спине. Она заговорила, и я почувствовал, как ее губы щекочут кожу между лопаток.
– Так что дальше, Костик? Что ты хочешь сделать, когда сможешь купить больше, чем тебе нужно?
Я долго молчал и наконец, почувствовав, что готов ответить на этот вроде бы простой вопрос, сказал:
– Воры.
В комнате настала тишина, которую нарушал только тихий плеск волн, доносившийся с берега.
Лунную дорожку бесшумной черной тенью перечеркнула летучая мышь, охотившаяся на ночных насекомых, в кустах под окном раздался шорох, а на воде недалеко от берега захлопала крыльями какая-то птица.
Я вздохнул и, не отрывая взгляда от ярких огней парома, задумчиво продолжал:
– Воры… В старом русском языке вор – это не только тот, кто хватает чужое. Вор – это вообще злодей. Изменник, например, – тоже вор. Всякие там взяточники, вымогатели и прочая дрянь – тоже воры. А в Ветхом Завете можно найти и такое: если ты делаешь подарок, заранее зная, что от него откажутся и он останется у тебя, и твоя жаба будет радоваться этому, так ты – вор, и нет тебе другого названия. Вор – очень широкое понятие.
Я помолчал немного и сказал:
– Всегда, во все времена, было так – злодей прятался от людей и свои темные дела творил тайно, по ночам. А теперь он среди бела дня совершенно открыто и самодовольно заявляет перед людьми: я вор, я злодей! Уважайте меня за это! И он больше не прячется, потому что тот, кто должен схватить его и отрубить ему голову, – такой же, как он. Вор научил его думать по-воровскому, он заразил его своей смертельной болезнью, и теперь все, как в песне, – «злодей и стражник, как всегда, бьют по рукам, во всем согласны».
Я замолчал, а Наташа тихо спросила:
– А может быть, ты не там ищешь? Может быть, все-таки не в ворах дело, а в ментах? Ведь именно они клятвопреступники, а не воры?
– Конечно, менты – это оборотни, кто бы возражал! И они страшнее воров, потому что люди рассчитывают на их помощь, на защиту, а вместо этого получают подлый нож в спину. С ними мы тоже разберемся. Но сначала – воры. Потому что именно от них исходит стремление изменить мир под себя. А менты, хоть и далеко опередили воров по части подлости и коварства, все же вторичны. Так же, как есть причина болезни, а есть следствия, симптомы. Так что сначала – воры, а потом – менты. А можно сразу же и тех и других…
– И тех и других – что?
– Что надо, – я засмеялся, – подумай сама.
Наташа тоже засмеялась.
– Но это еще не все, – сказал я, – есть еще и продажные чиновники, которые покрывают продажных ментов и находятся в доле с ворами.
– Ой-ей-ей! Ты что, революцию затеял?
– Да ну, какую там революцию, так, по мелочи…
– Ага, с такими деньгами – и по мелочи. Спой эту песенку кому попроще.
– Да нет, действительно не революцию. Но я сейчас не об этом. Вот смотри – мы говорим – продажные менты, продажные чиновники. И почемуто останавливаемся на этом. А ведь логика подсказывает: если что- то продается, то кто-то это покупает. Кто покупает ментов и чиновников? Правильно, – воры. А кому от этого плохо? А плохо всем остальным, то есть тем, кто не вор, не мент и не чиновник. А именно – плотникам, детям, писателям, врачам, шахтерам, таксистам, женщинам, поварам, продавцам, фрезеровщикам, рыбакам, артистам, пивоварам, учителям… Продолжать?
– Нет, не надо.
Наташа стояла рядом и прищурившись смотрела в ночь.
– Если мы доберемся до сокровища Мурзы, денег у нас хватит, – задумчиво сказала она, – а вот жизни – хватит ли?
– Это – вряд ли. Но повеселимся от души.
– Веселый ты парень… – вздохнула Наташа.
– Я-то веселый. Но ты хоть поняла, что я сказал?
– В общем – да. А что?
– А то, что если верить нормальному, древнему, великому и могучему русскому языку и его пророкам господам Далю и Ожегову, то под определение вора автоматически и совершенно надежно подпадают и менты, и чиновники. Они – те же самые воры. И когда я говорю тебе – вор, то это не только блатной урка, который прячет общак в старом рюкзаке под сараем. Это и подлый милицейский начальник, и жирная тварь из мэрии. И тот, и другой – самые натуральные воры. Натуральнее некуда.
– Ого! И ты собираешься один воевать с такой толпой?
– Что же я – дурак, что ли?
