особенного удовольствия от курения нету.
Затянувшись во второй раз, я почувствовал, как меня приятно повело.
Эх, черт побери, вот была бы у меня такая сила воли, чтобы курить по одной или по две в день…
Тюря, наблюдавший за мной со своей койки, усмехнулся и спросил:
– Ну и как, потащило тебя?
– Ага, – ответил я, чувствуя, как по телу пробегает сыплющийся песок.
– И сколько ты не курил до этого?
– Не скажу точно, но около двух лет.
– Я восемь лет не курил, думал, что уже навсегда, но, как видишь…
Он помолчал, а потом неожиданно спросил:
– Слушай, Знахарь, а что тебе в понятиях не нравится?
Слухи о моих распрях с теми, кто придерживался понятий, летели далеко впереди меня, и поэтому, как только я оказался в камере, ко мне сразу же подвалили несколько молодых беспредельщиков, и один из них, представившись Гансом, сказал:
– Молодые Знахаря уважают. Можешь на нас рассчитывать. Если старперы будут давить, мы поддержим.
И они отвалили в свой угол.
Противостояние между законниками и беспредельщиками в последнее время приобрело такие масштабы, что не замечать этого было просто невозможно. И, похоже, мир воров в законе, мир воровских понятий чувствовал реальную угрозу со стороны молодых, не останавливающихся ни перед чем волчат. Да и не волчатами они уже были, а настоящими волками, знающими, что такое кровь, смерть и огромные деньги.
И, судя по всему, они начинали набирать силу, а дальше…
Да-а-а… Интересно, что же будет дальше?
С удовольствием сделав очередную затяжку, я выпустил дым в потолок и, смакуя забытые ощущения, неторопливо сказал:
– Что мне в понятиях не нравится, говоришь… Ну что же, я могу сказать. Правда, я не спикер какой-нибудь, и речь у меня не на бумажке написана, так что извини, Тюря, если не очень складно будет.
– Ничего, я понятливый, – ухмыльнулся Тюря, – давай излагай.
– Ишь ты, прямо как в университете! Ну ладно. Попробую изложить.
Я докурил сигарету до конца и, затушив ее в жестяной баночке из под венгерского паштета, начал:
– Воровское сообщество в последнее время обрело невиданные доселе возможности.
Тюря покосился на меня, а мне стало смешно.
– Это ничего, что я как в газете, начал?
– Ничего, ничего, только ты, смотри, не закончи, как в газете.
– Не боись. В газете слабо закончить так, как закончу я.
– Ну-ну!
– Так вот. Обрело возможности. Это – деньги, это – производство, это – средства массовой информации. То есть – радиостанции, издательства, типографии и прочее. Фильмы про бандитов снимают? Снимают. Целыми сериалами. И бандиты там такие благородные, что аж слеза прошибает. Радио «Гарсон» круглые сутки гоняет блатняк. Все про зону, про колючку, про нары да про то, какие воры и убийцы ребята кайфовые да несчастные и как они через решетку на звездочки вольные смотрят. И еще про то, как они маму любят и на березки дрочат… Ну да ладно, я не об этом.
Я повернулся на бок и, глядя на Тюрю, спросил:
– Это ничего, что я так о нас, о злодеях, говорю?
– А ничего, ничего. Ты говори, а я послушаю. Интересно, знаешь ли.
Он отложил свою бисерную зебру и завалился на шконку.
– Ну вот и хорошо. А главное, все трендят о каких-то там понятиях. Мол, это – по понятиям. А где они, эти понятия? И знаешь, почему авторитетам скоро кирдык придет? Я тебе скажу. Тут один щенок договорился в разговоре со мной до того, что употребил выражение «воровское движение». Да какое это, к долбаной бабушке, движение, если каждый творит то, что ему угодно, и подгоняет эти понятия к своим поступкам, как ему угодно? Ты посмотри на этих уродов, которых тут полная камера! У них понятия не идут дальше того, на сколько метров от петуха должен находиться уважающий себя урка. И как он должен защищать свою честь, если его назовут козлом. И все! Ну, там еще какие-то пионерские представления о том, что крысятничать нехорошо. Это же детский сад. Это же, блин, сборище дегенератов!
Я сделал паузу и сказал:
– Дай-ка еще сигаретку, Тюря! Я пацанам скажу, мне пришлют передачку. Рассчитаюсь.
Тюря молча протянул мне пачку, и тут я обратил внимание на то, что в камере царила тишина, и единственным звуком, нарушившим ее, был щелчок зажигалки, поднесенной мне молодым беспредельщиком по прозвищу Симпсон.
Все восемьдесят рыл слушали меня, сидя тихо, как мышки за плинтусом. И авторитеты, и простые, как дворницкий лом, урки, и отмороженный молодняк – все они молчали и слушали, как разглагольствует молодой одноглазый вор в законе Знахарь.
Как он, свинья неблагодарная, без страха идет против мнения общества, которое, между прочим, и возвело его в ранг того самого вора в законе. Я обвел взглядом камеру и увидел, что все смотрят на меня.
Одни – с надеждой на то, что я каким-то волшебным революционным образом окажусь лидером нового криминала и любому вору, не придерживающемуся правильных понятий, можно будет сказать: «Вор? А что ж ты, падла, не по понятиям живешь?»
Другие, те, кто привык подгонять понятия под себя, – с весьма недобрым и многообещающим выражением, говорившим о том, что сколько бы птичка ни чирикала, а ответ держать придется.
И, между прочим, по тем самым гибким и удобным кому надо понятиям.
А остальные, то есть те самые уроды, которых тут, как я только что изволил сказать, полная камера, – просто с тупым любопытством. Как бараны из-за загородки следят за непонятными делами людей.
Я уже забыл о том, что не курил два года и, привычно затянувшись, прищурил единственный глаз, в который попал дым.
Выпустив тонкую струйку дыма, я сказал:
– Зря я тогда курить бросил. Все-таки кайф, хоть и вредно.
Тюря засмеялся и ответил:
– Вот и я точно то же самое сказал, когда через восемь лет закурил снова. А ты давай продолжай, складно звонишь!
– Ага, складно, – отозвался я, – но ведь не мусорок, правда?
– Правда, – согласился Тюря, – но за такие речи общество тебя и почикать может. Ты ведь их, речи эти, прямо как Ленин с броневика, двигаешь.
– А это ничего, – легкомысленно бросил я, – как-нибудь разберемся.
И мне все это было – действительно «ничего».
Тогда, на том хилом сходняке, где Стилет с Дядей Пашей деньги у меня вымогали, со мной случилось что-то странное.
Я потерял страх.
Я перестал бояться.
У меня, как бы это сказать, вроде как хвост отвалился.
Вот всю жизнь был, и я жил с ним, и он иногда помогал мне цепляться за ветки, а в других
