взгляд.
Когда визирь водил нас по дворцу и, притворно ужасаясь, показывал на давно уже не действующие люки в полу, выскакивающие из стен зазубренные копья, опускающиеся на человека потолки проходных каморок, которые в нужный момент превращались в глухие камеры, и прочие ужасные и коварные ловушки, я уловил в его речах скрытый намек на то, что другие приятные сюрпризы, которые он нам не показывает, в полном порядке и действуют безотказно. Так что если кто-нибудь посторонний попытается проникнуть во дворец, то тут ему и конец придет.
Я, конечно, притворился тупым и сделал вид, что не понимаю таких намеков. Наташа, между прочим, тоже сразу же поняла, что к чему.
Да и мои ротвейлеры были не пальцем сделаны, тем более что все они в свое время побывали в странах Востока и Азии с более чем щекотливыми миссиями. Многие из их коллег навсегда остались там, кто – придавленный массивной плитой, кто – пронзенный отравленным шипом, неожиданно выскочившим из стены, кто – разрубленный напополам спинкой кровати, вдруг превратившейся в нож гильотины… В общем, увлекательных способов отправить человека на тот свет азиаты выдумали несметное количество.
Все мы понимали это, и первым пунктом служебной инструкции на завтрашний день была величайшая осторожность.
Вторым пунктом шла личная гвардия шаха Аль Дахара, которая представляла из себя разношерстную компанию, вооруженную автоматами Калашникова. А если выражаться более точно, по-российски, то это была просто толпа бандитов, состоявшая из безмозглых шестерок, которыми руководил бородатый пахан в чалме и с множеством перстней на руках.
Их было рыл двадцать, и они слонялись по дворцу и по территории парка, с грозным видом держа пальцы на спусковых крючках.
Лично меня от всего этого только смех разбирал, а на лицах Генри и его ребят я неоднократно видел презрительную гримасу. Но как бы то ни было, если обкуренный воин Аллаха поливает все вокруг себя веером пуль, то от его тупости и неподготовленности они не превращаются в ватные шарики. Продырявят за милую душу, и отправишься на свидание с апостолом Петром.
Но все же это были люди, и мы знали, чего можно от них ждать.
Потом шел сам Коран, точнее – его изъятие.
Больше всего я боялся, что сокровищница окажется ловушкой, причем ловушкой серьезной. Ведь если я хоть что-нибудь понимаю, эта относительно небольшая комната даже без Корана стоила больше, чем весь дворец вместе с парком, прудом и павлинами. А раз так, то нужно быть полным идиотом, чтобы не позаботиться об ее защищенности. Самого Аль Дахара мы еще не видели, зато визирь совершенно очевидно был прожженным жуликом и коварным хитрецом.
И, наконец, отбытие из дворца.
Сначала мы с Генри рассчитывали отвалить отсюда на тех же автобусах и грузовиках, на которых приехали, но, увидев стоявший на крыше вертолет, одновременно пришли к выводу, что улететь по воздуху будет куда правильнее, чем с воплями и фейерверком нестись с украденным добром на машине по пыльной территории чужой страны. Погони со стрельбой и визгом шин хороши только в кино. На самом же деле это весьма неприятное и очень опасное развлечение.
Но при этом варианте нужно было решить вопрос с нашими девочками и обслугой. Взять их всех на вертолет мы не могли, потому что их было слишком много, и поэтому мы решили попросту бросить их на произвол судьбы, но судьба эта была вовсе не такая горькая, как можно было подумать.
Когда все будет сделано и мы будем уже в воздухе, Генри сразу же свяжется по своим старым каналам с американской спецурой, которой в Пакистане, как, впрочем, и везде, полно. Он скажет, что во дворце шаха Аль Дахара находится большое количество захваченных ваххабитами европейцев, которых заманили туда обманом. Спецы свяжутся с правительством, а оно, не желая портить отношений с Америкой, сразу же направит туда военных, так что всю эту компанию накроют и оставленные нами люди будут благополучно освобождены.
Дай Бог, дай Бог…
Я решил, что лучше даже не думать о том, что будет, если эта часть плана провалится, и, завершая совещание, сказал:
– Ну что же, джентльмены, я надеюсь, все ясно. Так что чистите стволы и ботинки, завтра показательное выступление. Желаю всем спокойной ночи.
Дисциплинированные джентльмены встали из кресел и, вежливо пожелав нам с Наташей не терять времени даром, вышли из комнаты.
Когда мы остались одни, я снова уселся в кресло и закурил.
Наташа некоторое время молча смотрела на меня, затем вытащила из ящика с битым льдом банку пива и сказала:
– Вроде все правильно спланировали, но меня не оставляет такое чувство, что это еще не все. Можешь считать это женской интуицией, но сюрпризы обязательно будут. Причем я имею в виду вовсе не ловушки в коридорах, а человеческий фактор.
Она открыла пиво, а я выпустил дым в потолок и спросил:
– Что значит – человеческий фактор?
Сделав несколько глотков, Наташа шумно выдохнула, вытянув губы, и сказала:
– Надо поставить памятник тому, кто придумал холодное пиво.
– А я слышал, что в Киеве стоит памятник салу.
– Это что – свинье, что ли?
– Нет, не свинье, а именно салу. Правда, я сам его не видел, но мне говорили, – я тоже взял из ящика со льдом банку пива и, открыв ее, вернулся к основной теме: – Так что это за человеческий фактор такой?
– Мне очень не нравится, что вокруг дворца вертится Надир-шах.
– Мне тоже не нравится, а что делать?
– Ну, что делать – как раз понятно, – сказала Наташа, откидываясь на спинку кресла. —
Хватать Коран и быстро сваливать отсюда. С этим все ясно. Меня больше интересует, что ему здесь нужно. Если Надир-шах пасется вокруг Корана – это одно дело. Пусть себе. Главное, чтобы не совался сюда. А если его интересуем мы…
– Что значит – мы?
– То и значит. Знахарь, например.
– А-а, вот ты о чем… Я тоже думал об этом. Но не получается. Если бы он знал, что этот самый Знахарь едет к Аль Дахару, то самым верным было бы напасть на нас по дороге в какомнибудь ущелье, а не устраивать беспредел со стрельбой в доме уважаемого человека.
– Мы, между прочим, хоть и видели уже на конкурсе этого уважаемого, а также жирного и противного человека, но кто знает, может быть они вместе с Надир-шахом планируют тихонечко перемолоть нас всех на фарш и…
– Ну, Наташа, это ты уже поехала в какой-то кошмар на улице Вязов, – засмеялся я. – Перемолоть на фарш! Ну, перемолоть, а что дальше?
– Так ведь не всех! Ты-то им живой нужен, понимаешь? А всех остальных – на фарш. И меня тоже, между прочим.
– Не знаю, не знаю, – я с сомнением покрутил головой, – по-моему, тебя понесло. Не фантазируй лишнего.
Я встал и, потянувшись, сказал:
– Давай-ка спать. Уже первый час.
– С каких это пор первый час ночи стал для тебя поздним временем? – удивилась Наташа.
– А с таких, что завтра трудный день и нужно выспаться.
Я открыл дверь в ванную и, оглянувшись, увидел, как Наташа провожает меня своим специальным взглядом, говорившим о том, что сразу после меня она тоже примет душ, а потом…
– И знаешь, – сказал я, – давай сегодня обойдемся без… Ну, без, так сказать, интимной близости. Женщина воодушевляет на подвиги, когда она недоступна, а когда она прямо тут, при тебе, то наступает некоторая расслабуха, которая нам сейчас ну никак не нужна. Вот победим завтра войско Аль Дахара, тогда
