ручались за нескольких тузов, в числе которых видим: Шепелева и Бестужева, старого данцигского и нового петербургского друзей лейб-хирурга; Трубецкого, всегда ловившего рыбу в мутной воде; Черкасского, поддакивавшего всем переворотам; даже принца Людвига Гессен-Гомбургского…»
Лесток был душою всего и горел нетерпением.
Деятельный Шварц был его опорой. (Вскоре после прихода к власти Елизавета назначит его армейским полковником и подарит поместья. В одном из них его и настигает смерть, не особенно почетная: крестьянская девушка заколет его вилами, когда он силою захочет сделать ее своею наложницей.)
12 августа, утром, съехались во дворец «в богатом платье» все российские и чужестранные министры, генералитет и обоего пола знатные особы для поздравления правительницы Анны Леопольдовны и ее супруга с праздником дня рождения Его Величества.
По окончании литургии в придворной церкви, произведена была пушечная пальба с крепости и Адмиралтейства, «а от поставленных в парад» около Зимнего дворца гвардии «и напольных полков троекратный беглый огонь». Спустя некоторое время из внутренних покоев торжественно вынесен был младенец-император, пред которым шел весь придворный штат, а за ним высокие родители, «и всему присутствующему многочисленному собранию публично показан был». Был парад всем войскам.
В полдень был при дворе стол, во время которого играла итальянская музыка. Пополудни в четвертом часу Антон-Ульрих с братом отправились в Адмиралтейство, где уже находился турецкий посол, и здесь в их присутствии спущен был на воду 66-пушечный корабль «Иоанн III».
Вечером начался в большом зале бал.
Маркиз де ла Шетарди отыскал глазами цесаревну и поспешил пригласить ее на танец.
Первые слова Елизаветы Петровны были по поводу присутствия принца Людвига Вольфенбюттельского, который стоял недалеко от нее. Она расточала всевозможные насмешки над его лицом и мыслью выйти за него замуж.
— Эти люди, — прибавила она, — думают, что нет глаз, когда придумывают такие прекрасные проекты; скорее должны были бы видеть, что они сами ослепляются. Правительница говорила мне недавно шутя: без сомнения, скоро будут думать, что граф Линар и девица Менгден сделаются новыми герцогом и герцогинею курляндскими.
— Слухи об их женитьбе реальность? — спросил маркиз.
— Дело решенное, — отвечала цесаревна. — Вы только посмотрите, как высокомерен стал этот посланник саксонского курфюрста.
Едва они оказались на другом конце зала, Елизавета Петровна (танцевала она изящно), грациозно подав руку партнеру и двинувшись в такт музыке за предшествующей парой в глубь зала, неожиданно, почти ласково, сказала:
— Вам столько привелось претерпеть неудовольствий, что я не могу не сожалеть о вашей судьбе.
— Честь свидетельствовать вам мое почтение вознаграждает за то, что мог я претерпеть, — отвечал маркиз. — Не менее утешительная причина, заставляющая благословлять судьбу, заключается в том, что единственно в видах служить вашим интересам его величество повелел мне здесь остаться. Король заботится о средствах возвести вас на трон (маркиз почувствовал, как легонько цесаревна пожала кончики его пальцев), и если он для этой цели уже подвигнул шведов взяться за оружие, то сумеет также ничего не пощадить, чтобы только дать им средства к вожделенному успеху.
— Я весьма признательна его величеству, — отвечала цесаревна. — Надеюсь, отныне будете навещать меня. Хочу сказать вам, что приняла заранее предосторожности не быть никем стесняемой из придворных, а для поддержания постоянных сношений мой поверенный получил приказание быть ежедневно в вашем распоряжении.
— В таком случае, он может без помех видеться с секретарем нашего посольства, — отвечал маркиз.
Музыка кончилась. Пары расходились по залу.
Цесаревна и маркиз заметили: присутствующие на бале обращают внимание на их разговор, и потому сочли приличным во избежание подозрений не продолжать его более.
13 августа, в день брачного сговора графа фон Линара со статс-фрейлиною баронессою Юлианою фон Менгден, ввечеру, как донес Шварц, его сиятельство господин обер-гофмейстер граф фон Миних приготовил у себя в доме богатый ужин на сорок персон, «при чем также и его императорское высочество герцог генералиссимус, ее императорское высочество государыня цесаревна и его высококняжеская светлость принц Людвиг Брауншвейгский присутствовали».
Со слов цесаревны маркиз де ла Шетарди знал: чтобы удержать графа Линара при дворе, Анна Леопольдовна решилась сделать его не только обер-камергером, но и женить на Юлиане Менгден, которая сделала ему значительный подарок, полученный ею от правительницы. Узнал он и о том, что Линар на днях уедет в Дрезден, хлопотать у своего двора отставки.
«Одною неприятностью меньше», — подумалось маркизу.
XX
Двор, занятый пестованием младенца-императора, любовью и обручением Линара с Юлианой Менгден, наконец, шведской войною, наполнял, замечал М. Д. Хмыров, свое время обедами, балами, фейерверками, аудиенциями турецкому и персидскому послам и вовсе не подозревал интриги, смутное предчувствие которой улавливал Антон-Ульрих и всепроницающий Остерман.
Беспечность двора вполне устраивала Лестока.
Ни Миниха, ни Ушакова, личностей сильных, предприимчивых, бояться не надо было. Старый фельдмаршал собирался переселяться в Пруссию. Ушаков же стал мирным царедворцем, торжественно вводил послов на аудиенции правительницы.
Можно было действовать.
На шестое января 1742 года Елизавета Петровна назначила свое восхождение на трон. Было решено: в тот день ее высочество объявит себя императрицею войскам, собранным для крещенского парада.
Беззаботной леностью можно объяснить поведение Анны Леопольдовны, беспечно относящейся к зреющему заговору, о котором ей доносили и о котором она выслушивала хладнокровно, вызывая недоумение у доносителей.
Линару, отъезжающему на родину, уговаривающему ее перед отъездом своим заточить Елизавету в монастырь, она отвечала: «К чему? Чертушка остается». Она имела в виду племянника цесаревны — принца Голштинского. Когда Остерман завел с ней разговор о действиях Лестока, она прервала его и принялась показывать новое платье для Иоанна Антоновича. Впрочем, у нее был свой план, который она держала в тайне. Анна Леопольдовна собиралась 9 декабря, в день своего рождения, объявить себя императрицей и поручила Бестужеву выработать Манифест на этот случай.
Маркиз де ла Шетарди при случайном свидании с Елизаветой Петровной, когда та выходила из саней, обронил фразу о пожеланиях Линара заточить ее в монастырь.
Цесаревна вспыхнула.
— Если они доведут до крайности, — сказала она резко, — я не покрою позором дочери Петра Великого.
— Надо действовать, действовать незамедлительно, — сказал маркиз.
Слова его подействовали, разговор оживился, и они перешли к обсуждению плана переворота как вопроса решенного и осуществимого.
— Необходимо составить список лиц, подлежащих опале. Это в первую очередь, — предложил маркиз.
Оба пришли к согласию: первыми необходимо арестовать Остермана, Головкина, Левенвольде,
