Уловив его недоуменный взгляд, Евдокия заплакала. Да и как ей было не плакать? Молодая, здоровая заточена заживо в склеп. Пожаловалась сыну на тягостную участь.
Вытерев слезы, принялась расспрашивать о Москве, родственниках. Перебрали всех. Алексей рассказывал обстоятельно. Неожиданно спросил, помнит ли она, как, еще живя во дворце, праздновала с ним день святого мученика Евстафия?
Евдокия кивнула.
— А я его теперь ежегодно праздную, с того самого времени, как увезли меня от тебя в Преображенское. Во имя его придел в церкви у Боровицкого моста устроил.
Заговорили о перемене обстоятельств, о новых порядках. Мать вздохнула, спросила, что думают в Москве о построении новой столицы. Высказала суждение свое о народном отягощении, не забыли и отцову новую сожительницу.
Грустный покидал он мать. Долго глядел на ее удаляющуюся фигурку у ворот монастыря.
Евдокия переживет сына, мужа. Враждебная соперница, захватив власть, тотчас же отправит бывшую царицу в крепость, откуда вернется она лишь по восшествии на престол своего внука — Петра II. Ловкие царедворцы станут искать ее внимания, благо влияние бабки-царицы на царствующего внука окажется великим, правда, кратковременным. По смерти внука заговорят о возможности занятия ею престола, но, чуждая светской жизни, привыкшая за тридцать лет к одиночеству, Евдокия уйдет в монастырь, где тихо кончит свою жизнь.
Царевна Наталья Алексеевна, любимая сестра государя, донесла брату, что Алексей ездил в Суздаль. Как о том она прознала, судить нам трудно. Петр вызвал царевича к себе в Жолкву, в Галиции, в начале 1707 года и крепко выговорил ему. Он был в гневе. Но отошел и поручил сыну дело — ехать в Смоленск, заготавливать провиант и собирать рекрутов.
Петр по-своему продолжал заботиться о сыне, видя в нем прямого наследника.
Из Смоленска, мая в 17-й день 1707 года, царевич доносил отцу:
«Милостивый Государь батюшко!
Приехал я в Смоленск, мая в 15 день и всякого провианту здесь, по моему осмотру, и по ведомости, которую я взял у Петра Самойловича за ево рукою, и что вычел я на Смоленский гварнизон, послал ведомость в сем покете; а что буду делать впредь, буду писать к тебе Государю».
К поручениям отца он относился серьезно, о чем свидетельствуют его письма и донесения из Смоленска. Они говорят о распорядительности и внимательности царевича к делам.
Государь доволен деловыми качествами сына и потому, по завершении одного делаг поручает другое.
Алексей извещает о собирании хлеба, количестве его в Пскове, об отправлении стрельцов и солдат, о распоряжениях касательно овса, сена и сухарей.
Пробыв в Смоленске пять месяцев, царевич отправляется в Москву. Дорога пролегала через Минск.
В первопрестольную столицу Алексей вернулся в октябре. Начались дожди. Небо хмурилось. Пришло приказание отца надзирать за укреплением Кремля, собирать солдат и присутствовать в канцелярии министров.
Московиты скоро ощутили твердость характера и хозяйственную хватку сына-наследника.
«Гварнизон с сего числа стану смотреть, и что явится буду писать к тебе государю, а по ведомости от господина Гагарина всего гварнцзону 2500, а работников 24 792 человека, и указное число велел я прибавить, чтоб было 30 ооо», — писал он из Преображенского, 27 октября.
Писал по вечерам, собственноручно. Днем решал дела с министрами, был в разъездах. Возвращался усталый, но брался за бумагу. Время от времени поглядывая в окно на Яузу и Сокольнические поля, перебирая в памяти сделанное за день, писал:
«Дело здешнее городовое зело было до сего времени худо (для того, что были надсмотрители над работными худые), и я того ради предложил всем министрам, дабы они всяк себе взял по болворку и делали б скорее. И ныне разделено им всякому по болворку, и кому где определено, тому в сем писме ведомость. А дерновая работа уже гораздо худа, для того что здесь уже снег пал.
Артиллерию, что надлежит к наличному, велел готовить. Гварнизон, по данным Мусину пунктам, чтоб было в 13,000, и о сем говорил я, и господин Стрешнев людей боярских доставил к смотру, и ныне их смотрю, также господин Иванов рекрут, и господин Курбатов посацких хотели поставить вскоре, а как их пересмотрю, буду смотреть ланс-армею. Из Преображенского. Ноября в 8 день. 1707».
Между тем находящийся в Европе Гизен (Гюйссен) устроил дело о браке царевича с принцессой Брауншвейг-Вольфенбюттельской Шарлоттой, сестрой императрицы немецкой.
Алексей о том пока не ведал.
22 ноября из дворца Петра I в Преображенском (дворец находился на Генеральной улице, был каменный двухэтажный, с тремя на улицу окнами, с железными в них решетками) царевич извещал отца о пополнении гарнизона и о смотре ланс-армии.
Об оживленной деятельности молодого правителя писали иностранцы, находившиеся тогда в Москве.
Через царевича передавались приказания царя, в это сложное время (опасались нападения Карла XII) он сам принимал строгие меры, как, например, для сбора крепостных офицеров и недорослей, наблюдал за ходом крепостных работ, под его наблюдением находились пленные шведы…
Первая серьезная попытка Петра I привлечь сына к государственной деятельности явилась успешной.
В январе 1708 года выйдут правительственные распоряжения за подписью царевича.
Исправляя должность московского губернатора, Алексей, ввиду неисчезающей угрозы со стороны шведов, укрепляет Дорогобуж, ездит в Вязьму для осмотра магазинов.
Пятьдесят с лишком собственноручных писем царевича из Москвы, замечает М. П. Погодин, свидетельствуют о неусыпной его деятельности, к совершенному удовольствию царя. «Если б царь, — пишет далее историк, — был когда-нибудь недоволен, то верно делал бы выговоры, и эти выговоры были бы видны из ответов царевича. Ничего подобнаго не случалось, и только однажды царевич счел нужным оправдываться и написать к отцу: «А что ты, государь, изволишь писать, что присланные 300 рекрутов не все годятся, и что я не с прилежанием врученные мне дела делаю, и о сем некто тебе, государю, на меня солгал, в чем я имею великую печаль. И истинно, государь, сколько силы моей есть и ума, врученныя мне дела с прилежанием делаю. А рекруты в то время лутче не мог вскоре найтить, а ты изволил писать, чтоб прислать их вскоре». Огорчение выговором так велико, что царевич обращается к крестнице за покровительством. Получив новое письмо от государя, Алексей писал, вздохнув облегченно: «Письмо твое меня от прежнего письма печали зело обрадовало, что вижу милость твою паки к себе».
Однако не все так гладко в отношениях между ними. Холодность проскальзывает в них. А если назвать вещи своими именами, то — отчужденность. Друзья же царевича даже говорят об опасности для его жизни, будто предвидя ее.
Вспомним письмо царевича, написанное 21 сентября 1707 года из Смоленска, одному из друзей.
«Получил сегодня письмо от батюшки. Изволит писать, чтоб мне ехать к нему в Минск… и оттуда пишут ко мне друзья мои, чтоб мне ехать без всякого опасения, и мню, что к вам скоро буду без опасения».
О сложности взаимоотношений догадывались многие. Разные слухи ходили по Москве и строящейся новой столице. Об одном из них, докатившемся до Франции, сообщал еще в 1705 году из Парижа русский посол А. А. Матвеев в письме генерал-адмиралу Ф. А. Головину: «Притом он (Дебервиль, чиновник французский. —
