Иезуитский крест Великого Петра

изучения морского дела… Толстой доказал своим путешествием, что его способности равнялись скрывавшемуся в нем честолюбию».

Поездка позволила Толстому завязать множество знакомств в Италии, и в частности в Неаполе. Существенно отметить и то, что Петр Андреевич побывал и на острове Мальта, у иоанитских рыцарей. Поездка к ним была чуть ли не конечной целью его путешествия. Мальтийские рыцари приняли его радушно. Две недели Толстой находился среди них. Их любезность к нему не имела предела. Надо сказать, что рыцари тогда контролировали чуть ли не все Средиземноморское побережье и умело ориентировались во всех проистекавших событиях, извлекая несомненную для себя из них пользу. Они были грозными властителями судеб многих народов Европы в свое время. Когда Петр Андреевич Толстой посетил мальтийского гроссмейстера, тот, сняв шляпу, сказал, ему: «Я себе почитаю за великое счастье, что ты, великого государя человек, из дальних краев приехал видеть охотою мое малое владетельство, Мальтийский остров».

В России в то время Шереметев, ранее всех русских посетивший остров Мальту, носил на груди мальтийский орден. В 1720 году Петр Великий станет гроссмейстером ордена иоанитских рыцарей.

Позже долгие годы граф Толстой был в Константинополе русским полномочным послом. Тонкий хитрец, «лиса», большая умница, Петр Андреевич много сделал для России. Своим талантом дипломата он добился того, что один, можно сказать (быстро и умело разбираясь в придворной турецкой кухне), в течение долгих лет сдерживал Порту от нападения на Россию. Можно представить, какого труда стоили русскому послу годы мира с Османской империей. Швеция и другие европейские страны прикладывали все усилия, чтобы столкнуть Константинополь с Россией. Зорким, гибким дипломатом оказался граф Толстой. Лишь в ноябре 1710 года он оказался бессильным изменить ход событий. На заседании дивана было принято решение начать войну с Россией.

Толстой был заключен в Семибашенную крепость.

Вместе с послом полтора года сидел в тюрьме и переводчик его, рагузинец Флорио Беневени, принятый в русскую службу еще в 1708 году.

Их освободят, но ненадолго. После Прутской баталии П. А. Толстой, Ф. Беневени вместе с П. П. Шафировым и М. Б. Шереметевым окажутся в тюрьме, как заложники выполнения Россией условий Прутского договора.

Лишь в 1714 году П. А. Толстой вернется в Россию. Многое за эти двенадцать лет, что он находился в Константинополе, изменилось в России. В окружении государя появились новые люди, новые фавориты. Надо было искать связи с ними. «Первым делом Толстого по возвращении из Константинополя, — говорит Вильярдо, — были самые усердные происки, которыми он добился благосклонности князя Меншикова, пользовавшегося тогда полным доверием государя. Толстой знал слабость Меншикова к деньгам и, подарив ему будто бы 20 000 рублей, получил место в царском сенате, где стал ревностно трудиться, как по делам внешним, так и внутренним. Иными словами говоря, Толстой назначен был сенатором с чином тайного советника». Он близок с канцлером Головкиным и вице-канцлером бароном Шафировым.

В 1716 и 1717 годах Петр I — за границей. Подле него мы видим и Толстого. Царь направляет его в Англию к королю Георгу для переговоров об общих действиях, но Толстой был холодно принят английскими дипломатами.

Случай помог П. А. Толстому отличиться пред государем. Едва стало известно о бегстве царевича Алексея, Толстой, по словам Вильярдо, «сам напросился на эту поездку (в Вену и Неаполь. — Л.А.) точно так же, как прежде вызвался в путешествие в Италию и остров Мальту. Заметив озабоченность царя и надеясь на свое уменье обделывать дела, он сказал Петру, что надеется привезти царевича в Москву. Петр принял его предложение: за успех плана, составленного Толстым, ручались его опытность в такого рода делах и знакомства, сделанные им в Неаполе во время первого путешествия. План Толстого, по словам Вильярдо, был очень прост: он решился действовать через любовницу царевича, родом финку, Евфросинью, которую тот увез вместе с собой. Эта женщина была не глупа и отличалась большим честолюбием, чем и решил воспользоваться Толстой. Действительно, по приезде своем в Неаполь, он успел уверить ее самыми страшными клятвами, — он не затруднялся мыслию об исполнении их, — что выдаст ее замуж за своего младшего сына и даст им тысячу крестьянских дворов. Евфросинья уступила таким пышным обещаниям и склонила царевича возвратиться с Толстым в Россию».

Граф Петр Андреевич будет одним из главных деятелей и во время следствия по делу царевича. Его подпись, девятая по порядку, будет стоять под смертным приговором Алексею. С тех пор «тайный советник и от лейб-гвардии капитан Петр Толстой» сделается владельцем нескольких тысяч крестьянских дворов, получит редкий тогда орден Андрея Первозванного. В 1718 году, едва основалась тайная канцелярия, Петр Андреевич был назначен управлять ею.

Со времени розыска по делу царевича Толстой стал сближаться с Екатериной Алексеевной, и ему в особенности «обязана она была в последние годы царствования Петра составлением той партии, которая приготовила ей путь к престолу; в день коронования Екатерины Петром (7 мая 1724 года) Толстой получил титул графа», — как пишет Нил Попов.

Когда в 1729 году были арестованы Девиер и Писарев, они открыли на пытке о заговоре, по их указаниям были арестованы и другие участники заговора, в том числе и Толстой. По заявлению Вильярдо, Толстой в присутствии следственной комиссии сознался, что не считал своего семейства находящимся вне опасности, если бы по смерти Петра I на престол вступил сын царевича Алексея, а потому и помог тогда Екатерине занять трон.

Историк В. Н. Татищев, строго судя о П. А Толстом, назвал его, вместе с А. Д. Меншиковым, «неистовым временщиком». Петр I, по свидетельству Вильярдо, однажды, за несколько недель до своей кончины, говоря о достоинствах и недостатках своих министров, сказал, что Петр Андреевич во всех отношениях способный человек, но, вступая с ним в дела, хорошо в видах предосторожности класть в карман камень, которым можно было б выбить ему зубы, если он вздумает укусить.

…Свидание Петра Андреевича Толстого и Александра Румянцева с царевичем Алексеем Петровичем состоялось во дворце у вицероя Дауна.

«Царевич трепетал от страха, опасаясь, что его убьют, более всего боялся капитана Румянцева, и попросил для ответа времени на размышление», — доносил наместник немецкому императору.

«Мы нашли его в великом страхе, — пишет Толстой Петру 1, — о чем ежели подробно вашему величеству доносить, потребно будет много времени и бумаги; но кратко доносим, что был он в том мнении, будто мы присланы его убить; а больше опасался капитана Румянцева…»

28 сентября состоялась вторая встреча. Надо сказать, что эти посланники царя не бездействовали. Ими был подкуплен секретарь вицероя и склонена на их сторону Евфросинья.

Царевич держался твердо. Он ответил отказом на просьбы и требования отца вернуться. Толстой и Румянцев принялись угрожать, начали говорить, что Петр Алексеевич прибегнет к силе, не остановится ни перед чем, чтобы вернуть Алексея в Россию.

«Сколько можем видеть, — писал Толстой государю, — многими разговорами с нами только время продолжает, а ехать к вашему величеству не хочет, и не чаем, чтоб без крайнего принуждения поехал. Также доносим вашему величеству, что вицерой великое прилежание чинит, чтоб царевич к вашему величеству поехал, и сказал нам в конфиденции, что он получил от цесаря саморучное письмо, дабы всеми мерами склонять царевича, чтоб поехал к вашему величеству, а по последней мере куды ни есть, только б из его области немедленно выехал; понеже цесарь весьма не хочет неприятства с вашим величеством. Понеже, государь, между царевичем и вицероем в пересылках один токмо вицероев секретарь употребляется, с которым мы уже имели приятство и оному говорили, обещая ему награждение, дабы он царевичу, будто в конфиденцию, сказал, чтоб не имел крепкой надежды на протекцию цесарскую, понеже цесарь оружием его защищать не будет и не может при нынешних случаях, понеже война с турками не кончилась, а с гишпанцами начинается, что оный секретарь обещал учинить».

Письмо государю было тотчас же отправлено из Неаполя. Оно должно было утвердить его в мысли, что Толстым и Румянцевым делается все возможное и невозможное, чтобы выполнить его волю, что трудятся царские посланники не покладая рук, изыскивая все возможные ходы и выходы. Одного не сообщил граф Петр Андреевич Толстой — побоялся известить об отчаянии своем в завершении дела, дабы