Великий князь Петр Алексеевич начинал сознавать, кто он, чувствуя крепкую опору. В двадцатых числах мая 1726 года он наотрез отказался ехать в Ригу, сделав сомнительной и саму намечавшуюся поездку государыни с князем Меншиковым.
Из лиц, окружавших великого князя, обращал на себя внимание его гоф-юнкер князь Иван Долгорукий, который был весьма близок ему.
Долгорукому шел семнадцатый год. Он был старшим сыном князя Алексея Долгорукого. Воспитание, как стало известно графу Рабутину, гоф-юнкер получил в доме своего деда — князя Григория Долгорукого, бывшего многие годы послом при польском короле Августе II.
Природа наградила гоф-юнкера добрым сердцем, и это свойство, выделяя его из толпы царедворцев, располагало к нему многих, в том числе и великого князя Петра Алексеевича.
Иван Долгорукий был назначен гоф-юнкером в 1723 году, вскоре после своего возвращения на родину, в то время, когда великий князь Петр Алексеевич был «забыт и незнаем», когда никто не обращал на него внимания. Поняв тогдашние придворные конъюнктуры, Долгорукий принял в расчет, что преемником Екатерины I будет не кто иной как Петр Алексеевич, и, как говаривали старые люди, «рассудил сыскать его к себе милость и доверенность».
Историк М. М. Щербатов в своей книге «О повреждении нравов в России» передает следующий анекдот: «В единый день, нашед его (великого князя Петра Алексеевича. —
Графу Рабутину было ясно: князь Иван Долгорукий определен своими родственниками к великому князю Петру Алексеевичу, дабы наиболее надзирать его поступки и примечать слова и движения мысли.
V
В ночь на 20 мая 1726 года в Петербурге загорелись галерные верфи. Сгорело 12 галер, готовых к спуску на воду, яхта и несколько шлюпок.
Государыня тотчас же приехала с генералами и, благодаря разумным распоряжениям, огонь был потушен.
Русских галер всего более опасались англичане и датчане.
(Еще 15 апреля князь Куракин извещал из Лондона, что английская эскадра из 20 кораблей назначена в Балтийское море по требованию двора датского.
В мае английская эскадра появилась под Ревелем. Командующий, адмирал Уоджерс, передал Екатерине I грамоту короля Георга I, в которой говорилось, что сильные вооружения России в мирное время возбудили подозрения в правительстве Англии и в союзниках, и потому неудивительно, что он, король, отправил в Балтийское море сильную эскадру).
По прошествии трех недель со времен пожара галер датский посол прислал в канцелярию двора мемуар следующего содержания:
«Не смотря на ходящие всюду слухи, будто целию огромных вооружений России служит мнимое удовлетворение герцога Голштинского, король датский не может не поверить, чтобы Царица желала разорвать добрые отношения с державой, изстари дружественной и союзной ей, из-за такой цели, ради принца, предназначенного занять со временем шведский престол и интересы коего сделаются тогда, по необходимости, прямо противуположные интересам России».
Посол извещал, ему приказано королем просить Ее Царское Величества объяснить, в ответ на этот мемуар, каковы истинные намерения ее относительно датской короны.
Датскому послу не давали ответа.
Задержка с ответом происходила еще и потому, что князь Меншиков, как пишут, «физически не мог успевать на разнообразных поприщах, где ожидались его непосредственные распоряжения». Немудрено, что многое в государственном механизме медлило, запаздывало, даже приостанавливалось.
Кроме того, честолюбивый князь усиленно искал возможности осуществления давно преследовавшей его мысли — самому сделаться герцогом курляндским.
Будучи в последние годы домоседом, он вдруг засобирался в Ригу, торопя с отъездом. Спешить было с чего. В июне 1726 года на сейме в Митаве дворяне, с тайного согласия польского короля Августа II, избрали внебрачного сына короля — графа Морица Саксонского своим герцогом. Анне Иоанновне Мориц нравился, и она не прочь была выйти за него замуж, о чем и сообщала Меншикову, прося у светлейшего князя ходатайства перед императрицею.
А. Д. Меншиков отправлялся в Ригу с единственной целью — расстроить возможный брак.
Официально цель поездки объявлялась, как инспектирование войск, расположенных в прибалтийских крепостях.
27 июня князь приехал в Ригу. Наутро из Митавы прибыла вдовствующая герцогиня Анна Иоанновна и пригласила князя для беседы.
Разговор был жестким.
Князь объявил, что брак невозможен, ибо государыня не согласится на него по причине «вредительства интересов российских». К тому же Мориц — внебрачный сын, и герцогине «в супружество с ним вступать неприлично, понеже оной рожден от метресы».
В конце беседы светлейший сделал примирительный ход.
— Ежели герцогом в Митаве изберут меня, — сказал он, — то я гарантирую вам, герцогиня, сохранение ваших прав на курляндские владения. Ежели же другой кто избран будет, то трудно сказать, ласково ль с вами в Петербурге поступать будут, кабы не лишили вдовствующего пропитания.
Герцогиня, уезжая, утирала слезы и обещала содействовать светлейшему князю.
Корона была почти в руках, но ночью из Митавы примчали князь Василий Лукич Долгорукий и Петр Михайлович Бестужев с неприятным известием: в Митаве отклонили кандидатуру Меншикова «для веры», то есть из-за его исповедания православия.
Скрывать истинные причины приезда было незачем, и Меншиков тотчас отправился в Митаву.
Он встретился с графом Морицем, дважды разговаривал с ним и заявил сопернику, чтобы тот убирался из Курляндии.
— Императрица вашего избрания не потерпит, — сказал Меншиков.
— Никогда не думал, чтобы мое избрание было противно ее величеству, — отвечал тот и предложил «знатную сумму» отступного.
— Готов уплатить такую же сумму, если станете помогать мне в избрании, — произнес светлейший.
Мориц упорствовал недолго.
— Этою суммою буду доволен, — сказал он.
Меншикову было обещано, что граф покинет Курляндию и обеспечит поддержку Августа II.
Оставалось ждать съезда депутатов ландтага.
Меншиков позволил себе возвратиться в Ригу. Но едва он покинул Митаву, как оберратыотказались созывать ландтаг.
Князь пришел в бешенство. Он срочно направил в Петербург гонцов с просьбою разрешить «навести в Курляндию полков три или четыре».
Запахло войной с Польшей.
В Верховном Тайном Совете, на очередном заседании, на котором присутствовала и Екатерина I, решено было военных действий не предпринимать. Меншикову предлагалось вернуться в Санкт-Петербург. («Хотя вы пишете, чтоб вам там еще побыть, пока сейм кончится, и хотя это было бы недурно, однако ж, и здесь вы надобны для совета; поэтому вам долго медлить там нельзя, но возвращайтесь сюда»).
