Я подумала, что паренек шутит. И была приятно удивлена, обнаружив, что камера, и правда, напоминает номер в провинциальной гостинице. С нормальной полутораспалъной кроватью, застеленной чистым бельем. С небольшим телевизором. Даже с душем за цветастой полиэтеленовой занавесочкой.
— Баланда-то будет? — поинтересовалась я у вертухая.
— Здесь ее никто не умеет готовить. Сейчас тебе принесут перекусить из кафе.
Мне это нравилось.
— Это хата, наверное, для VIP-арестантов? — Я нажала на кнопочку на пульте, и телевизор вопреки моим опасениям благополучно включился.
— У нас других не бывает, — похвастался конвоир. — Только VIР'ы.
— Что, такая серьезная контора? И вообще, где я нахожусь? Мне этого так никто и не сказал.
— Тогда и я не скажу. Извини.
Картина маслом! Извиняющийся вертухай — это нонсенс! Про это можно писать передовицу в «Арестантскую Правду».
Я вкусно покушала. Приняла душ. Посмотрела какую-то дурацкую мелодраму. Хорошо выспалась. Позавтракала. И вновь оказалась в кабинете своего следака. Где все приятные впечатления об этом заведении сразу же дали задний ход, уступив место серьезным опасениям, что Иванов сказал мне неправду насчет моей неприкосновенности. Прессовать меня принялись не по-детски.
Нет, никто не засовывал мне под ногти иголки, не тушил о запястья окурки. На меня даже ни разу не повысили голоса. Ко мне обращались исключительно на «вы». Но при этом допрашивали сверхпрофессионально — не чета мусорским разводкам в СИЗО.
Во-первых, всё снималось на видеокамеру. Но это мелочи по сравнению с тем, как они — а их было трое против меня одной — умело и неожиданно формулировали вопросы, как разводили меня по углам. Что бы я ни отвечала, всё равно получалось, что наговариваю сама на себя. Когда я осознала, что если буду продолжать в том же духе, то непременно спалюсь, то попыталась взять тайм-аут. Мне сказали:
— Попозже. — И долбанули по жбану еще одним скользкий вопросом.
— Я отказываюсь отвечать, — заартачилась я. — И вообще, где мой адвокат? Без него не скажу вам больше ни слова.
— Мы не в Америке, — объяснили мне. — Никаких адвокатов.
— Тогда разговора у нас не получится.
— Пока не договорим, вы отсюда не выйдете.
— Да и начхать!
— Продолжаем.
Может быть, меня облучали какими-нибудь Х-лучами, может быть, нет. Но мой боевой пыл почему-то моментально иссяк. Бунт был подавлен в зародыше. И я, с ужасом сознавая, что увязаю всё глубже и глубже, продолжила трепать с ними языком.
Меня выжимали три дня. Если бы они захотели доказать, что я засмолила в Далласе президента Кеннеди или развязала вторую Пуническую войну, они бы это сделали без труда. Но им хватило того, что они ладно скроили мое признание в том, что я, действуя в сговоре с Кравцовым и Босом, в корыстных целях организовала четыре диверсии на своих предприятиях. Надо отдать им должное, работу они провели грандиозную и кропотливую. И к исходу третьего дня были измучены не меньше меня.
«Стараются, подлецы, — отметила я. — А чего не стараться? Их работа отлично оплачивается. Из кармана Шикульского».
— А теперь вы свободны. Отправляйтесь к своей Ласковой Смерти и находитесь у него. Никуда не уезжайте, Вы еще можете нам понадобиться.
Я чувствовала себя так, будто меня изнасиловали. На такси добралась до Олега. Заползла в квартиру и, не снимая пальто, грохнулась на диван и разревелась. Гепатит был поражен — такого он от меня не ожидал.
Я сама от себя такого не ожидала.
— Всё пропало, Олег! Они развели меня по полной программе! Они получили от меня всё, что хотели! Я всё угробила!
— Ничего не пропало. — Гепатит присел на корточки рядом со мной. Погладил по голове. — Всё гораздо лучше, чем ты думаешь, крошка. Я нашел тот притон. Помнишь, говорил тебе?
— Помню, — всхлипнула я.
— Иди прими ванну. И возьми себя в руки. Сейчас нельзя раскисать. Возможно, уже в ближайшее время тебе предстоит нанести визит одному важному дядьке. Рассказать ему, какой он извращенец. И попросить оставить «Богатырскую Силу» в покое.
— Думаешь, он оставит?
— А куда денется? — усмехнулся Олег. — Еще и заплатит нам за нервотрепку. Считай, этот пидер достукался. Завтра еду в Сходню, заберу оттуда свидетелей. Хорошенько их спрячу. Допрошу. Подпишу журналистов. А ты тем временем отберешь со своего зипа материалы на нескольких деятелей. Я сейчас дам тебе список. Видишь, как у нас много забот? Так что держи себя в форме.
Забот, действительно, привалило немерено. Весь следующий день я копалась в компромате, который дала слово не предавать публичной огласке. Но не давала слова не использовать его для шантажа. Вот он мне и пригодится. Я отобрала материалы на семерых человек, любителей малолеток. Распечатала — получилось почти сто листов довольно убористого текста.
Вечером позвонил Гепатит.
— У меня всё нормально. Получилось даже лучше, чем я хотел. Ночевать не приду. Слишком много забот.
— А ты где? — неосознанно задача я идиотский вопрос. Олег пропустил его мимо ушей.
— Можешь завтра звонить, записываться на прием, — сказал он.
— Завтра воскресенье, — напомнила я.
— Дерьмо! Ладно, потерпим еще денек. Тогда отдыхай, набирайся силенок. У тебя впереди творческая работа.
Я не успела спросить, что за работа. Олег отключился. А на следующий день вечером привез целый блокнот всевозможных пометок и несколько часов диктофонной записи. Всю ночь, а потом еще весь понедельник мы сводили данные воедино. Получилось двенадцать страниц порнографии, которую я выделила жирным шрифтом. Те сто листов, что распечатала раньше, по сравнению с этой мерзостью были сказочкой на ночь.
Я загодя сложила всё в аккуратную папку. И во вторник, 30 ноября, на такси отправилась на прием к Валерию Сергеевичу. Олег дежурил возле свидетелей, которых был готов пустить в дело в любой момент. Не хотелось бы этого, но приходилось считаться с вероятностью того, что наш чиновничек решит выкинуть какой-нибудь фортель.
Я очень надеялась, что до этого не дойдет.
Миновала одну арку металлоискателя. Предъявила паспорт. Еще раз предъявила паспорт. Миновала еще одну арку. Важный лифтер довез меня до девятого этажа и подсказал: «Налево по коридору. До конца. Там увидите». Я увидела огромную дверь. Толкнула ее. Вошла в большую приемную. Представилась: «Энгчер Виктория Карловна». Секретарша доложила обо мне по селектору. «Проходите, вас ждут». Я отворила обитую дерматином дверь и остановилась на пороге просторного кабинета, оформленного в стиле незабвенных времен строительства коммунизма.
— Валерий Сергеевич. Здравствуйте…
Пошел четвертый час, как я торчу в этом кабинете. И почти всё это время Валерий Сергеевич не отрывается от телефона. Что-то согласовывает, что-то приказывает, о чем-то просит. Все дела отодвинуты в сторону. Всем посетителям принесены извинения. Не до них, когда решения своего вопроса ждет не кто- нибудь, а сама Виктория Энглер!
— Всё нормально? — уже в который раз интересуюсь я.
— Пока еще рано о чем-либо говорить определенно.
— А ты поторопись, — напрягаю я его и многозначительно тасую свои бумажки. — И непременно добейся определенности… Еще раз прошу: по-то-ро-пись! А то боюсь, как бы мои друзья не потеряли терпения и не наделали глупостей. Тогда проиграем мы оба: и я, и в первую очередь ты.
