Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте

подобного рода зрелища), становились свидетелями истязаний, коим подвергались приговоренные на протяжении всего пути от тюрьмы Стинке: как правило, у них вырывали раскаленными щипцами куски мяса… Чтобы закончить описание этих ужасов, несколько слов о казни, предусмотренной для совершивших убийство с особой жестокостью, для наемных убийц и предателей. Это была так называемая propaggine («насаждение»): рыли яму, в которую опускали приговоренного головой вниз, и начинали медленно засыпать яму землей, пока тот не задохнется. Данте в «Божественной комедии» обрек на эту казнь пап, запятнавших себя симонией:

Повсюду, и вдоль русла, и по скатам,
Я увидал неисчислимый ряд
Округлых скважин в камне сероватом.

Они совсем такие же на взгляд,
Как те, в моем прекрасном Сан-Джованни,
Где таинство крещения творят.

[…] Из каждой ямы грешник шевелил
Торчащими по голени ногами,
А туловищем в камень уходил.

(Ад, XIX, 13–24)

Не все наказания были столь ужасными. Встречались, однако, и менее жестокие. Такими были: привязывание воров к позорному столбу (berlina или gogna) на мосту Санта Тринита (во времена Данте, а позднее — на мосту Каррайя); публичное наказание кнутом; додумались и до столь необычного наказания, как помещение на фасад Дворца подеста или Дворца приоров позорных изображений предателей родины, банкротов, фальшивомонетчиков, а также осужденных за некоторые другие преступления.

В заключение пару слов о тюрьме Стинке, построенной в 1299 году, о санитарно-гигиенических условиях содержания в которой нетрудно догадаться: попасть в нее было равносильно прощанию с миром. В ней оказывались среди прочих должники (побывал там хронист Джованни Виллани), а также молодые люди, отправленные туда на некоторое время собственными родителями, чтобы «поучиться жизни» — среди воров, неверных жен (позднее, но в XIV же веке, для женщин создадут специальную тюрьму) и проституток.

Как бы ни шокировала эта жестокость, уместно вспомнить, что Данте, певец утонченной любви, с наслаждением придумывает казни более отвратительные, чем те, свидетелем которых ему довелось стать в родном городе. В неутолимом желании карать он расширяет перечень страданий. Приведем лишь один пример: похитителей священных предметов во Флоренции приговаривали к повешению. В «Божественной комедии» читаем:

Скрутив им руки за спиной, бока
Хвостом и головой пронзали змеи,
Чтоб спереди связать концы клубка.

(Ад, XXIV, 94 и след.)

Когда одна из змей жалила обреченного на муки, он вспыхивал и сгорал, обращаясь в пепел, чтобы тут же восстать из праха и снова подвергнуться нескончаемой казни.

Армия и полиция

Флорентийцы, как и жители других городов Италии того времени, полагали, словно бы предвосхищая знаменитый афоризм Клемансо, что война — слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным. Именно поэтому армия во Флоренции формировалась как ополчение горожан. Так было еще в годы молодости Данте, но потом, с конца XIII века, все более важную роль в армии постепенно стали играть наемники, добившиеся в конце концов господствующего положения. Эти изменения произошли не только по причине ослабления, как можно было бы подумать, патриотических чувств и усиления эгоизма правящего класса, предпочитавшего блага торговли опасностям ведения войны. Сыграли роль и соображения стратегического и тактического порядка.

«Городское ополчение, наспех собранное по сигналу колокола, с трудом могло противостоять в сражении хорошо обученным, тренированным профессиональным бойцам; оно было достаточно подготовлено для атаки, но мало способно к обороне и военным маневрам. Арбалет, военные и осадные машины требовали навыков в обращении с ними, а само ведение военных действий предполагало более тщательную подготовку, чем могли обеспечить горожанам воскресные упражнения на городских площадях».[68]

Во времена Данте война, однако, остается делом всех граждан города-государства. Масштабы войны ограничены малыми размерами территории средневековой республики, которую можно проехать верхом на коне из конца в конец за короткое время

В средневековых городах, замкнутых внутри крепостных стен, патриотизм — конкретная реальность, ощущаемая почти физически. Именно поэтому оборона города поручена его гражданам — мужчинам, способным носить оружие; факт болезни или телесной немощи удостоверяется надлежащим образом врачом под бдительным контролем соседей. Кроме того, продолжительность военной службы (с пятнадцати до семидесяти лет), практически совпадающая с продолжительностью активной жизни человека, показывает, что коллективное сознание воспринимает оборону города как постоянную обязанность, от исполнения которой освобождены только женщины, дети и старики.

Другое важное отличие заключается в возложенной на граждан обязанности обеспечивать свою экипировку: боевого коня и вьючную лошадь — для служивших в коннице (societates militum), оборонительное и наступательное оружие — для пехотинцев. Еще одно отличие: граждане-солдаты не получают компенсации за военные издержки и даже питаются порой за собственные деньги (выступают в поход с собственной провизией). Зато официально признанной компенсацией является право на разграбление: случается, прерывают сражение, чтобы заняться грабежом. Регулярное вознаграждение получают (получают ли?) только наемники. Есть, правда, два исключения: потеря коня дает право на возмещение ущерба; получают денежное содержание рыцари.

В течение длительного времени наглядным символом коммунального патриотизма служит боевая знаменная телега (carroccio). Предоставим слово хронисту Джованни Виллани:

«Карроччо, которую коммуна и народ Флоренции вели в бой, представляла собой телегу о четырех колесах, выкрашенную в красный цвет, на которой были установлены два высоких флагштока для крепления большого военного штандарта коммуны, наполовину белого и наполовину красного; эту карроччо, какую и сейчас еще можно видеть у Сан-Джованни, тащила пара быков, накрытых красным драпом, которые более не использовались ни для каких других работ и содержались в госпитале Пинти; их погонщик в виде вознаграждения освобождался от налогов. Эта карроччо служила нашим предкам знаком триумфа и достоинства, и когда отправлялись на войну, соседние графы и рыцари выкатывали ее из Опера ди Сан Джованни и доставляли на Новый Рынок, где ставили ее посреди площади у существующей и