– Извините, майор.
Майор кивнул и, посмотрев в сторону лифта, где омоновцы небрежно зажимали в угол репортеров, сказал:
– Этим уродам только бы крови побольше…
– Так что же случилось?
Майор с силой потер руками лицо и, пожав плечами, ответил:
– Наркокурьеры. Обычное дело. Вечером смотрите новости, там все расскажут.
Потом он придал лицу официальное выражение и добавил:
– Извините за беспокойство. И ушел.
После этого быстро оделся и, посмотрев на часы, вышел из номера.
Было ровно одиннадцать, и я еще вполне успевал на утренний шведский стол. Спустившись вниз, я огляделся и увидел вход в харчевню.
Войдя внутрь, я почувствовал, как внутренний компас уверенно указывает на стойку, где теснились разнокалиберные бутылки, но сделав усилие над собой, направился в сторону молочного ряда.
Набрав творога, кефира, сырников со сметаной и прочей белой еды, я уселся в дальний от спиртного угол и, поглощая полезную для организма пищу, стал проводить с самим собой воспитательную работу. Дело в том, что в последнее время я стал сильно ударять по алкоголю. Каждый день – не меньше восьми бутылок пива, не говоря уже о выстрелах по печени и мозгу из бутылок с джином, виски и текилой. Это никуда не годилось. Когда делаешь серьезные дела, нужно поддерживать тело в бодрости, а мозг – в ясности. Это пусть паханы решают свои проблемы за бутылкой водки. У них и проблемы все такие, что без поллитра не разберешься. А мне сейчас нужно, чтобы мозг работал, как компьютер.
Поэтому трезвость – норма жизни.
Алкоголь – враг ума.
С утра выпил – весь день свободен.
Хотя… Это уже вроде бы из другой оперы.
В общем – кончай, Знахарь, бухать. Иначе все это плохо кончится.
Накачав себя таким решительным образом, я проглотил последний кусок сырника, весьма, между прочим, неплохого, допил кефир и чувствуя, что насытился, встал из-за стола.
Выйдя из шведского буфета, я поднялся на свой этаж и, вернувшись в номер, заказал по телефону кофе. Говорят, что кофе тоже вызывает зависимость, но во всяком случае он не действует на мозг угнетающе. Так что пиву и водке – нет, а кофе – да, и еще раз – да.
Через несколько минут в дверь вежливо постучали, и в номер вошла молоденькая официантка. Она поставила поднос на журнальный столик, рядом с которым я, сидя в кресле, пялился в телевизор, и ушла. На подносе был высокий узкий кофейник, фарфоровая чашка с блюдцем, сахарница и какой-то проспект.
Плюнув, я швырнул проспект в угол и глотнул еще кофе. Он был хорош, ничего не скажешь. Крепкий, горький и ароматный. И без той кислинки, которая некоторым нравится, а меня, например, только раздражает.
Пощелкав от нечего делать кнопками телевизионного пульта, я не нашел ничего интересного и посмотрел на часы.
Без четверти двенадцать.
Ну что же, пора идти на свидание со Стилетом.
Чувствуя, как хороший кофе приятно разгоняет по телу бодрость и энергию, я резво вскочил с кресла. Накинув летнюю куртку, потому что знал, как дует на Заливе, я вышел из номера, бросил ключ на столик дежурной, подошел к лифту и нажал на кнопку вызова.
Дожидаясь лифта, я посмотрел в тот конец коридора, где был номер ныне покойного хачика. Дверь, из которой час назад вынесли трупы, была распахнута, и в ней отражались какие- то тени, двигавшиеся в номере. Наверняка это были менты и эфэсбешники. Больше некому. Уборщица появится там только после того, как они закончат свою работу.
Дверь лифта открылась, и я поехал вниз.
Стилет появился ровно без двух двенадцать.
Знахарь, который пришел на место встречи на три минуты раньше, стоял, сложив руки перед собой, и спокойно смотрел, как черная «БМВ», мягко покачиваясь на колдобинах, подъезжает к кромке асфальта.
Наконец машина остановилась, и из нее вышел Стилет.
Нагнувшись, он сказал что-то внутрь, выслушал ответ и кивнул.
Закрыв дверь, он, улыбаясь, пошел навстречу Знахарю, а машина медленно поехала задним ходом и, завернув за павильон, в котором располагалось кафе, исчезла из виду.
На Знахаре были черные очки, на Стилете – тоже.
Но американец Майкл Боткин был одет в жизнерадостные светлые одежды, а русский вор в законе Стилет, как всегда, придерживался угрожающих мрачных тонов: черные брюки, черные лаковые штиблеты и темно-серая шелковая рубашка. Погода была теплой, но с Залива сильно дуло, и на Стилете, который, как видно, тоже учитывал это, был длинный черный лайковый плащ. Тот самый, в котором он приезжал на это место два года назад.
Знахарь сделал несколько шагов навстречу неторопливо приближавшемуся к нему Стилету, и они пожали друг другу руки.
Пока Знахарь ждал Стилета, он присмотрел подходящую скамейку, одиноко стоявшую над небольшим, метра в два, обрывом, сбегавшим к воде.
– Владимир Федорович, в ногах правды нет. Присядем?
И он указал Стилету на скамью. Стилет согласился:
– Ваша правда, Майкл.
Любезно поддерживая друг друга под локотки, высокие договаривающиеся стороны направились к скамье. Знахарь слегка опередил Стилета и, достав из кармана белоснежный платок, смахнул со скамьи пыль. Платок после этого полетел в небольшую кучку мусора, находившуюся поблизости.
Стилет развел руками и сказал:
– Вы так любезны!
Знахарь тоже развел руками и, сдержанно улыбнувшись, уселся на скамью, поддернув брюки.
Стилет откинул длинные полы плаща и сел в метре от него.
Будущие партнеры посмотрели друг на друга, и Стилет сказал:
– Вы ждете моего ответа. Вчера я сказал вам, что сегодня отвечу – да. Так вот, я отвечаю вам – да.